Коста что-то крикнул, но Стас не расслышал. Крылатый, кажется, выругался и указал на мост:
— Разводят… Черт!
Он до упора выкрутил ручку скорости, заложил крутой вираж перед мостом, не отводя взгляда от быстро, слишком быстро поднимающегося полотна. Крылатый затормозил рядом, Стас с удивлением отметил, что тот водит гораздо хуже, чем он сам.
Гравициклы понеслись вперед, стремительно набирая скорость.
— В прыжке выключи подушку! — крикнул Ветровский, чуть обернувшись.
— Что?
— Выключи подушку!
Разрыв приближался пугающе быстро, Стас весь превратился в комок нервов, напряженный и собранный, как никогда. Еще несколько метров, на такой скорости — доли секунды. Рычаг вниз, светодиод датчика на приборной доске гаснет — гравитационная подушка отключена. Гравицикл взлетел над темной, грозной водой, Стас на мгновение зажмурился, но тут же заставил себя открыть глаза. Тяжелая машина на инерции пересекла пропасть, полотно приближалось, Ветровский снова рванул рычаг, включая подушку. Грав тряхнуло, повело в сторону, но молодой человек сумел удержать стального коня. Сбросил скорость, обернулся…
За ним никого не было.
Стас стиснул зубы, до крови прикусывая губу. Он все равно должен выбраться, иначе получится, что Коста зря… нет, не думать об этом.
Снова скорость и ветер в лицо. Мост нельзя опустить до того, как он будет полностью разведен. Полицейским придется связываться со своими на Петроградской стороне, а за это время он успеет отъехать, бросить грав и отойти на достаточное расстояние. В спокойно прогуливающемся по набережной коротко стриженном парне, вполне прилично одетом и, главное, не выказывающем никакого страха при виде полиции, никто не заподозрит только что сбежавшего заключенного.
Расставаться с гравом оказалось на удивление жалко, но Стас прекрасно понимал необходимость. Человек на полицейском граве слишком привлекает внимание, особенно внимание полицейских.
В кармане джинсов нашлось немного наличных денег. Немного подумав, Ветровский вышел из двора, где оставил грав, на улицу, махнул рукой такси-флаеру.
И, удивляясь собственной наглости, сказал:
— К Новому мосту.
Полиции на той стороне уже не было. Стас остановился у перил, прикурил сигарету, которую стрельнул у таксиста. Горький дым крепкого табака обжигал горло, но не так сильно, как горечь утраты. Нет, он помнил, кто был мечом, прервавшим жизнь Вениамина Андреевича. Но также он помнил, что убивает не меч, а рука. И отчетливо осознавал, что Крылатый погиб из-за него.
Сигарета закончилась, Ветровский бросил окурок под ноги, проследил за ним взглядом — и отшатнулся. В гранит набережной, под решеткой перил, вцепились чьи-то пальцы.
— Мусорить… нехорошо. — Крылатый подтянулся, ухватился второй рукой за решетку, выбрался на набережную.
— Я думал… я думал, ты погиб! — выдохнул Стас.
Коста посмотрел на него так, что молодому человеку захотелось провалиться сквозь землю.
— Придурок. Крылья у меня для красоты, да?
Ветровский с трудом сдержал рвущееся с языка «для убийства». Это была уже не его мысль.
— И давно ты там висишь?
— Как ты подошел. Снизу не видно, кто стоит.
— Ты слышал, как я кричал про подушку.
— Нет. А что ты кричал?
— Что ее надо выключить перед прыжком. Ты вообще грав давно водишь?
— Впервые в жизни, — пожал плечами Крылатый.
Ветровский не нашелся, что сказать.
Минут пять они стояли, глядя на темную воду. Потом Стас спросил:
— Что с остальными?
— Пока не знаю. Но в ближайшие часы они все, скорее всего, будут в безопасности. Боишься за них?
— Переживаю. Я за них в ответе, они мои… нет, не друзья, наверное… а может, и друзья. Не знаю, я еще не понял. Там, в корпорации, все было совсем не так, как в обычном мире. Но — да, мне небезразлична их судьба.
— Ясно.
Немного помолчав, Стас сказал:
— Спасибо.
— Не за что. Что будешь делать дальше?
— Отсижусь где-нибудь, пока не уляжется. Потом буду думать, как легализоваться.
— Об этом не беспокойся. Я устрою. Но я имел в виду — что вообще будешь делать? Твой Орден распался, от него осталось несколько человек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И что? — Стас поднял взгляд. — Не страшно упасть, страшно не подняться.
— Значит…
— Буду строить Орден. Учту ошибки. Зайду с другой стороны. Но я не отступлюсь. Потому что… — Он запрокинул голову, посмотрел на усыпанное звездами бархатно-синее небо. — Потому что арн ил аарн…[208]
ЭПИЛОГ
— Эрик, значит… — Илар как-то задумчиво улыбнулся. — Все-таки Эрик…
— Вы с ним знакомы? — подался вперед седой.
— Это трудно назвать знакомством. Поговорили однажды, хоть и достаточно долго, я его чем-то заинтересовал. Странная сущность, даже более чем странная.
— А что мы можем знать о сущностях такого уровня?
— Почти ничего, — вздохнул Командор. — Слухи, домыслы, не более. Их мотивы нам не понять, они не люди. Впрочем, бог с ним, с Палачом. Он делает свое дело, а мы — свое. Я пока так и не понял, как вы добились результата. Первая попытка была комом, а вторая?
— Не спешите, я все расскажу, — мягко улыбнулся седой. — От кого-кого, а от вас я скрывать ничего не намерен. Но позже. А теперь мне хотелось бы послушать продолжение вашей истории…
— Что ж, — тоже улыбнулся Илар. — Слушайте.
Он наполнил бокал коньяком из стоящей на столе перед ними бутылки, отпил глоток и заговорил. Седой вслушивался в его негромкий голос, и перед его глазами роились образы. Образы того, как из зверя и нелюдя рождался Человек…
Иар Эльтеррус, Влад Вегашин
Иная вера
В чужую руку вложили твою звезду, Земную муку сменили на пустоту… Не стоит веры, не стоит боли и зла Печать на двери, сияющий лед стекла. Все было – мраком и верой, что боль свята, Все будет прахом – сгорела твоя звезда. Все стало страхом и жаждой найти покой. У края краха мир полнится – пустотой. Устала вера и ненависть умерла, Была без меры боль, но она ушла, Поняв, что сбыться ей в мире не суждено, Как говорится – «надежда – последней», но… Не устояла, последней, но умерла. Душа устало к ногам пустоты легла. Когда вернешься, поднимешь и счистишь прах, Она зажжется другой звездою в твоих руках. (с) Мистардэн
Пролог
Над Невой стелился молочно-белый густой туман. Где-то в глубине его слышались голоса и смех, плеск волн, бьющихся о борта лодки, и неторопливые удары весел по воде. За пролетами разведенного Дворцового моста виднелось матовое сияние шпиля Петропавловки в сумеречно-таинственном свете белой ночи.
Они неторопливо шли по набережной, негромко разговаривая и не боясь, что их услышат – поставленный Иларом щит не позволил бы какому-нибудь случайному прохожему узнать то, что неподготовленный человек знать не должен. Этой ноши достаточно для них двоих и ни для кого больше.
На первый взгляд, эти двое ничем не выделялись из сотен таких же случайных прохожих, совершающих прогулку или спешащих по делам. Разве что выражением глаз… Спокойствие, горечь, понимание – как отражение пережитого не единожды ада.
– Как вам наш Питер? – поинтересовался седой.
– Очень похож на тот, в котором я прожил две жизни на Земле, – недолго подумав, сказал Командор. – По крайней мере, старый город мало отличается, разве что некоторые улицы иначе называются. Люблю этот город, он чем-то очень важным отличен от любого другого. Подобных я не встречал ни в одном мире. Разве что Квенталион на Оронге, но у него все же несколько иная атмосфера, более чопорная, что ли.