Читать интересную книгу Сталин в жизни - Евгений Гусляров

Я сидела и спрашивала, куда меня везут, пока наконец один из милиционеров спокойно не сказал: «Погодите немного, приедем, — сами увидите». Ехали мы, ехали. И вдруг нас обгоняет машина, и из нее кто-то машет рукой. Это был Неговский. Это с его подачи меня вызвали к Сталину. Неговский знал, что я работаю над проблемами нарушения функций головного мозга, у меня и диссертация была с этим связана.

Чеснокова Г. Смерть Сталина // Комс. правда. 1988. 5 марта

Как меня пригласили на дачу? Мне позвонил кто-то. По-моему, даже дочка Сталина... как ее? Да, Светлана. И кто-то еще, кто возглавлял работы по лечению Сталина, звонил. Я тогда заведовал лабораторией экспериментальной физиологии по оживлению организма. Мы взяли с собой аппарат искусственного дыхания. Это был еще несовершенный аппарат для вдувания мехами воздуха в легкие. Это уже история, таких аппаратов давно нет.

Народу на даче было очень много. Почти все известные невропатологи того времени, терапевты. Всего человек пятнадцать. Среди них ведущие специалисты по нервной системе, по дыханию. Все знаменитости были собраны там! Я был среди них самым молодым врачом. Рекомендации определенные давал, говорил об искусственном дыхании, о массаже сердца. Я рассказывал о вещах, которые не получили еще широкого утверждения. Я был единственный из молодых ученых, который занимался реаниматологией.

Неговский В. // Комс. правда. 1988. 5 марта

Приехали в Кунцево. Я была раздета, у меня мерзли ноги, поскольку я была в одних туфельках. Меня сразу завели в зал. Это небольшая кунцевская дача. Там стояли все члены правительства. Ворошилов и Берия наперебой стали меня расспрашивать, кто я такая, что я закончила и что я собираюсь делать. Я им и говорю: «Я не знаю, во-первых, куда я приехала...» Берия ответил: «Сейчас мы все вам покажем...» И нас повели в спальню.

Иосиф Виссарионович лежал на раскрытой тахте. Я испугалась. Сталин казался совершенно мертвым. Это был очень старый, бледный человек с вытянутыми вдоль тела руками. Рядом с ним стояла его дочь Светлана, в той же комнате находились врачи из «кремлевки». Ясно было, что нас пригласили как реаниматоров, оживлять. Я стояла в сторонке, когда меня вдруг Светлана позвала. Она говорит: «Идите ко мне, вы женщина, я хочу постоять вместе с вами... Я боюсь одна». Иногда говорят, что и сын Сталина Василий находился там. Но его к Сталину не пустили, так как он был сильно пьян.

Вот так я со второго по пятое марта и провела четыре дня в этой комнате. Я почти никуда не отлучалась, никуда не ходила. Иногда присаживалась на стул, когда ноги уже не держали. Не ела ничего, иногда пить забывала. Только когда Светлана воду пила, иногда мне предлагала, и я чувствовала, какая страшная у меня жажда. В туалет меня сопровождала милиция.

Чеснокова Г. // Комс. правда. 1988. 5 марта

Болезнь Сталина, конечно, получила широкий отклик в нашей стране и за рубежом. Но, как говорится, от великого до смешного один шаг. В медицинских учреждениях — ученом совете министерства, президиуме академии, в некоторых институтах — были созданы совещания для обсуждения, как помочь в лечении Сталина. Вносились предложения о тех или иных мерах, которые предлагалось направлять консилиуму врачей. Для борьбы, например, с гипертонией советовали способы лечения, разработанные в институте терапии (и было странно читать направленные мне мои же рекомендации). Далее прислали описание метода лекарственного сна, а между тем больной был в глубоком бессознательном состоянии — сопоре, то есть спячке. Профессор Неговский предлагал лечить расстройство дыхания аппаратом искусственного дыхания, разработанным им для спасения утопающих и отравленных угарным газом, — его машины даже подогнали к дому, но, увидев больного, автор согласился не настаивать на своем методе (зато он «примазался» к консилиуму, что было ему как партийному человеку, конечно, интересно; однако бюллетень ему не давали подписывать, и поэтому его имя не печаталось в газетах).

Мясников А. // Лит. газ. 1989. 1 марта

Только один человек вел себя почти неприлично — это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были — честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть... Он так старался, в этот ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, — отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза, он желал и тут быть «самым верным, самым преданным» — каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал...

Аллилуева С. С. 13

У меня не сложилось впечатления, что Берия был очень возбужден, как вспоминает Светлана Аллилуева. Да, начальствующий тон, но ничего другого сказать не могу. В отношении меня был корректен, вежлив. Ничего мне не приказывал. Даже поддерживал: «Находите нужным, делайте!»

Неговский В. // Комс. правда. 1988. 5 марта

Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против нeгo. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно впрочем, что как только Сталин пришел в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол. Вот истинный Берия! Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде бы возносил и боготворил.

Хрущев Н. Т. 2. С. 131

Состав консилиума решил остаться на все время, я позвонил домой. Мы ночевали в соседнем доме. Каждый из нас нес свои часы дежурства у постели больного. Постоянно находился при больном и кто-нибудь из членов Политбюро ЦК — чаще всего Ворошилов, Каганович, Булганин, Микоян.

Мясников А. // Лит. газ. 1989. 1 марта

У постели Сталина было организовано круглосуточное дежурство членов Политбюро. Дежурили попарно: Хрущев с Булганиным, Каганович с Ворошиловым, Маленков с Берия. Мне этого дежурства не предложили. Наоборот, товарищи посоветовали, пока они дежурят, заниматься в Совете Министров СССР, заменять их в какой-то мере.

Я не возражал, ибо мне ни к чему была политическая кухня, в которую, по существу, превратились эти дежурства — там уже шла борьба за власть. Правда, ночью, часа в два, я заходил туда ненадолго и потому мог составить впечатление о том, что там происходило.

Микоян А. С. 580

Третьего утром консилиум должен был дать ответ на вопрос Маленкова о прогнозе. Ответ наш мог быть только отрицательным — смерть неизбежна. Маленков дал нам понять, что он ожидал такого заключения, хотя и надеется, что медицинские мероприятия смогут если не сохранить жизнь, то продлить ее на достаточный срок. Мы поняли: речь идет о необходимом фоне для подготовки организации новой власти, а вместе с тем и общественного мнения.

Мясников А. // Лит. газ. 1989. 1 марта

Я слушала, как в тумане, окаменев. Все подробности уже не имели значения. Я чувствовала только одно — что он умрет. В этом я не сомневалась ни минуты, хотя еще не говорила с врачами, — просто я видела, что все вокруг, весь этот дом, все уже умирает у меня на глазах. И все три дня, проведенные там, я только это одно и видела, и мне было ясно, что иного исхода быть не может.

Аллилуева С. С. 14

Все правительство плакало... А я ничем не могу помочь. Была уверенность, что тут ничего нельзя поделать. Он стопроцентно должен был умереть! Тринадцать часов пролежал без сознания, никто ему тогда не помогал, кровоизлияние в мозг было. Мы приехали, когда он уже умирал. У него были полуоткрытые глаза, они едва двигались. Дыхание поверхностное, еле заметное.

Чеснокова Г. // Комс. правда. 1988. 5 марта

На следующий день было опубликовано первое правительственное сообщение о болезни Сталина, «для лечения товарища Сталина привлечены лучшие медицинские силы» — с перечислением наших фамилий и званий, упомянуто было также, что «лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского правительства».

Мясников А. // Лит. газ. 1989. 1 марта

Наступило наше дежурство с Булганиным. Мы и днем с ним приезжали на дачу к Сталину, когда появлялись профессора, и ночью дежурили. Я с Булганиным тогда был больше откровенен, чем с другими, доверял ему самые сокровенные мысли и сказал:

«Николай Александрович, видимо, сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин вскоре умрет. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?» — «Какой?» Он возьмет пост министра госбезопасности (в ту пору Министерства государственной безопасности и внутренних дел были разделены). Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность — это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас и он это сделает!»