Екатерина Ильинишна улыбнулась:
– Ты помнишь, мы когда-то играли у Груши комедию Детуша «Привидение с барабаном»?
– Помню, ты играла баронессу.
– Ну так вот. Баронесса убивалась по мужу до тех пор, пока портной не принес ей красивое турецкое платье. То же было и здесь: императрица скоро утешилась…
– А как чувствует себя ее новый любимчик Зубов?
– С каждым днем все больше входит в силу и все больше наглеет. И как ему не наглеть, если придворные льстецы уже уверяют, что этот Платон достойнее древнего Платона.
– Ну, знаете! – возмутился Кутузов.
– Льстецы и просители стараются попасть к нему в уборную, когда он одевается и причесывается.
– Это что ж, как было у мадам Помпадур или у кардинала Флери? – усмехнулся Михаил Илларионович.
– Наш Федя Кутузов пошел к нему с прошением – хотел перевестись в гвардию, но вынужден был уйти ни с чем.
– Зубов не принял его?
– Не то. У Зубова тоже есть своя фаворитка – обезьянка. Она живет у него на свободе. Прыгает по ширмам, столам, диванам. С печки на люстру, с люстры на плечи посетителей. Увидит у кого-либо высокий тупей, прыг на плечи и ну теребить его. Льстецы и просители терпят, а наш Федя испугался за свой пышный тупей и ретировался.
– А как наследник Павел Петрович? Все в том же небрежении?
– Да. По-прежнему живет у себя в Гатчине. Возится со своим гатчинским гарнизоном. До других дел императрица его не допускает. А сама она сейчас занята женитьбой старшего внука, Александра.
– Не рановато ли ему жениться? Позволь, а сколько же Александру лет? – вдруг задумался Михаил Илларионович. – Он, кажется, на год старше нашей Прасковьюшки.
– Да, он родился вскоре после наводнения; значит, ему только пятнадцать.
– Сыну подыскивала невесту, когда ему еще пятнадцати лет не было, теперь за внука взялась. А кто же невеста?
– Дочь маркграфа Баденского. Маркграфиня прислала в Петербург двух дочерей на выбор: Луизу тринадцати лет и Фредерику одиннадцати.
– Кого же выбрал Александр?
– Старшую.
– А что, какова она?
– Прелестна. У нее греческий профиль, большие голубые глаза, чудесные белокурые волосы, приятный голос. Она сразу же всем понравилась. Императрица зовет ее сиреною. И вот теперь Екатерина и весь двор изо всех сил стараются помочь неопытным возлюбленным.
– Ну, сводников и учителей цитерному искусству[131] – в Зимнем хватит!
– В прошлое воскресенье на придворном театре ставили нарочито для молодого князя комедию «Новичок в любви». Александр громче всех бил в ладоши, а бабушка сияла от удовольствия, что комедия так трогает ее «ангела».
– Избалует она внука. Посмотрим, какой из Александра получится ангел. Не вышло бы так, как говорится в польской поговорке: «aniolek z pazurami» – не ангел, а черт. Сына держит в черном теле, а с внуком нянчится!
– Знаешь, Миша, мне очень жалко Павла Петровича, – сказала Екатерина Ильинишна.
– Да, его положение незавидное: человеку без малого сорок лет, а он все еще в наследниках ходит.
– Ты, Мишенька, съезди и в Гатчину. Во-первых, надо поздравить их: у Марии Федоровны летом родилась пятая дочь, Ольга. А во-вторых, Павел Петрович всегда так внимателен ко мне на балах: подойдет, поговорит. Не забыл, как мы детьми вместе играли на придворном театре, как танцевали и он всегда робел. Павел Петрович тепло вспоминает покойного братца Василия – Вася ведь частенько бывал у наследника. И к тебе Павел Петрович хорош. Он всех Кутузовых жалует. Съезди!
– Конечно, съезжу, – ответил Михаил Илларионович и пошел одеваться.
II
Екатерина II встретила Кутузова по-всегдашнему очень радушно, была весьма внимательна к нему. Приняв его благодарность за столь ответственное назначение, императрица участливо справилась о здоровье Михаила Илларионовича, не забыла спросить о семье, сказав, что видела недавно «свою тезку», Екатерину Ильинишну, и что она прекрасно выглядит.
Кутузов не считал удобным спрашивать о самочувствии императрицы: она любила хвастать своим железным здоровьем и всегда подчеркивала, что ни разу в жизни не падала в обморок, как другие женщины.
Михаил Илларионович только как бы вскользь скромно заметил:
– Ваше величество одни знаете секрет вечной молодости… (Хотя сравнивать двух Екатерин не приходилось: императрице Екатерине было шестьдесят три года, а Екатерине Ильинишне Кутузовой – тридцать восемь.)
Это замечание императрица приняла с признательной улыбкой.
Когда Кутузов, в свою очередь, спросил о Павле Петровиче, императрица ответила, что он благоденствует у себя, в своей любимой Гатчине. И тут же полушутя пожаловалась:
– Он целую осень каждый день палил из пушек… Расстучал мне всю голову своей пальбой! – иронически улыбалась Екатерина, прикладывая пухлые, маленькие пальцы к своим чуть седеющим вискам.
– Его высочество всегда имел пристрастие к артиллерии, – с такою же улыбкой ответил Кутузов, вспомнив, как однажды в его присутствии Павел Петрович возмущенно говорил императрице о революции во Франции: «Не понимаю, чего толковать с этим сбродом? Я бы их тотчас усмирил пушками!» А Екатерина тогда резонно заметила сыну: «Пушки не могут воевать с идеями!»
Михаил Илларионович знал, что Екатерина недолюбливает свою красивую, молодую, добродетельную невестку, жену Павла – Марию Федоровну, но вынужден был справиться и о ней.
Императрица досадливо махнула рукой:
– Что ей делается? Рисует цветики да рожает детей! Она на это мастерица!
Екатерине было не по душе, что великая княгиня хорошо играет, рисует и вырезывает на камне.
Кутузов не стал углубляться в эту тему – и так было достаточно ясно: между «большим», петербургским, двором и «малым», гатчинским, по-старому лежит пропасть. Чтобы доставить императрице удовольствие, он спросил ее о внуках Александре и Константине.
Екатерина сразу оживилась. Она стала превозносить Александра – его красоту, обходительность, ум, его необычайные способности и таланты. По ее словам получалось так, что учителя и наставники не могут нахвалиться Александром, что он любит ученье, много читает и никогда не бывает праздным. Александр представлялся необыкновенным, замечательным мальчиком, равных которому нет никого на свете.
«Кажется, неглупая, рассудительная женщина, а вот об Александре судит, как всякая бабушка о родном внуке», – думал Кутузов.
О Константине императрица предпочла ничего не говорить: этого внука она не любила. Зато точно такие же дифирамбы, как Александру, пела она его невесте, тринадцатилетней баденской принцессе Луизе.
– Вот милости просим, Михаил Ларионович, сегодня отобедать с нами, увидите эту восхитительную юную пару. Это Амур и Психея, – восторженно говорила Екатерина, провожая гостя, который уже стал откланиваться…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});