Читать интересную книгу Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева - Артуро Перес-Реверте

воздухе в пяди от капитана и попала в горло канониру Паскуалю Иглесиасу – и тот, не выпуская из рук банник, падает: кровь хлещет, как из зарезанного харамского быка, когда его приканчивают кинжалом на корриде. Даоис кричит, чтоб унесли раненого, однако никто из артиллеристов, укрепившихся в воротах парка, не решается занять его место. Наконец к пушке становится Мануэль Гарсия из батальона волонтеров короны – горбоносый смуглый ветеран с густыми бакенбардами.

– Не толпитесь у пушек! – кричит Даоис. – Рассредоточьтесь! Спрячьтесь в укрытие!

Бесполезно, понимает он. Горожан-добровольцев, которые еще не успели изнемочь и испугаться и не обладают даже самыми зачаточными сведениями в военном деле, то есть понятия не имеют о началах тактики, собственный боевой задор заставляет без нужды лезть на рожон. Очередной залп скашивает Висенте Фернандеса де Эросу – он как раз подносил патроны, – подручного пекаря Амаро Отеро Мендеса, 24 лет, а хозяйка его, Кандида Эскрибано, наблюдающая за схваткой из окна своей булочной, видела, как он дрался бок о бок с товарищами – Гильермо Дегреноном Дербером, 30 лет, Педро дель Валье-Прието, 18 лет, и Антонио Виго Фернандесом, 22 лет, – и рухнул, ужаленный двумя пулями. Подхватив упавшего, хлебопеки тащат его в монастырь, и не их вина, что не донесли: по дороге, ручьями крови заливая им руки, Амаро умер. А когда шли обратно, прозвучал новый залп: Гильермо Дегренон тяжко ранен в голову, Антонио Виго – в грудь, а Педро дель Валье убит на месте. За каких-то десять минут хлебопекарня на улице Сан-Хосе лишилась четверых работников.

Шарль Тристан де Монтолон, исполняющий обязанности командира 4-го пехотного полка императорской армии, убедившись, что все пуговицы на его мундире застегнуты по форме, поправляет шляпу и обнажает саблю. Он не может больше смотреть, как одного за другим убивают его солдат. И потому, получив донесения от командиров рот и неутешительные сведения о вестфальцах, которые по-прежнему окружены на углу Сан-Хосе и Сан-Бернардо, решает, как говорится, ухнуть в котел все мясо сразу. Одновременная атака по трем направлениям успеха не приносит, потери огромные, а каждый новый приказ, поступающий из главного штаба, звучит раздраженней и требовательней предыдущего. «Хватит валандаться!» – лаконично гласит самый последний, нацарапанный и подписанный собственноручно Иоахимом Мюратом. Так что майор, оставив для прикрытия своего тактического маневра только вестфальцев и подразделение фузилеров, чтобы беспокоили противника огнем с крыш и балконов, собирает все прочие силы в один кулак.

– Наступать будем сомкнутым строем и бросимся в штыки, – сказал он офицерам. – От Фуэнте-Нуэва по улице Сан-Хосе – и к самому парку. Примкнуть штыки и не мешкать… Я пойду впереди.

Офицеры выстраивают своих людей, занимают места. Монтолон убеждается, что плотная штурмовая колонна, ощетинившись восемью сотнями штыков, занимает всю улицу и что в этом многолюдстве молодые солдаты, чувствуя плечо товарища, глядят уверенно и бодро. В голову колонны майор поставил лучших гренадер полка, тем паче что штыковая атака – фирменное, можно сказать, и к тому же весьма острое блюдо наполеоновской кухни и не всякому по силам его переварить. Поля сражений по всей Европе могут засвидетельствовать, как трудно выдержать напор сомкнутого строя, который хоть и несет значительные потери, когда выдвигается для лобового удара, однако при хороших офицерах и вымуштрованных, спаянных воедино солдатах способен врезаться в боевые порядки противника на манер сокрушительного тарана, ведущего при том сосредоточенный огонь. Десятки битв были выиграны именно так.

– Да здравствует император!

Горнист подает сигнал к атаке, тотчас подхватываемый барабанами.

– Вперед! Вперед!

Синяя, густая, внушительных размеров, блистающая штыками колонна под мерный топот сотен подошв по мостовой приходит в движение и втягивается на Сан-Хосе. Монтолон идет перед строем, испытывая, как всегда при начале боя, странное ощущение – будто все это происходит не с ним и не на самом деле, ибо собственную его волю и какие бы то ни было чувства вытесняет подчинение этому механическому движению, выучке и дисциплине. Однако опасение получить пулю все же присутствует, как он ни старается загнать его куда-нибудь в самый дальний и темный угол сознания.

– Вперед!.. Шире шаг!

Топот подошв становится чаще и заполняет всю улицу. Монтолон слышит за спиной прерывистое, частое дыхание солдат, а впереди – ружейную трескотню тех, кто прикрывает атаку. Глаза его не упускают ни малейшей подробности: он видит валяющиеся на мостовой трупы солдат, кровь, выщербленные картечью и пулями фасады домов, разбитые стекла, ограду парка, чуть дальше, на пересечении с улицей Сан-Андрес, – монастырь Маравильяс, а еще дальше, у ворот Монтелеона, – пушки и суетящихся вокруг них инсургентов. Выстрел – и заряд, свистя над головами, уходит в козырек крыши, обрушивая на французов кирпичную крошку, обломки алебастра, битую черепицу. Вслед за тем от ограды и ворот гремит частая ружейная пальба.

– Шире шаг!

У испанцев нет картечи, радостно догадывается майор. И, полуобернувшись к своим, убеждается, что, хотя выстрелы свалили нескольких солдат, колонна не дрогнула, не замялась и продолжает движение.

– Бегом марш! – кричит майор, готовясь бросить свою колонну в штыки. – Да здравствует император!

– Да здравствует император!

Теперь им конец, проносится в голове у Монтолона, победа у нас в кармане.

Собрав вокруг себя в патио всех, кого можно, Педро Веларде с обнаженной саблей выводит их на улицу.

– Примкнуть штыки! Вон они идут!

Многие остаются у завала возле ворот, многие стреляют из-за высокой изгороди, и капитану вслед идут пять волонтеров короны и еще полдюжины горожан, среди которых – слесарь Молина и остатки отряда Фернандеса Вильямиля: ювелир Антонио Клаудио Дадина и братья Муньис-Куэто.

– Не пропустим их! – кричит охрипший от ярости и пороховой гари Веларде. – Ни пяди земли лягушатникам! Слышите?! Да здравствует Испания!

В трескотне беспорядочной стрельбы отряд усиливается людьми из партии Космэ де Моры, нестройной толпой отступивших из дома на углу Сан-Андреса – того самого дома, который недавно взяли штурмом, – и одиночными горожанами: студентом Хосе Гутьерресом, цирюльником Мартином де Ларреа и его учеником Фелипе Баррио, наборщиком Гомесом Пастраной, доном Курро Гарсией и юным Франсиско Уэртасом де Вальехо, добравшимися сюда от монастыря Маравильяс. И вокруг пушек собираются, считая артиллеристов, человек пятьдесят,