сбегутся другие. В суете, когда все орут и нападают, может произойти что угодно. Ты отшвырнешь кого-то слишком сильно, или…
— Я отлично себя контролирую.
— И тем не менее сейчас ты в бешенстве.
Вогт раскрыл было рот, чтобы возразить, но Эхо подняла руку, прерывая его.
— Просто признайся себе, — попросила она мягко. — Ты стал очень сильным, Вогт, сильнее, чем ты осознаешь. Ты очень рассердишься на меня, если я скажу, что это опасно?
— Какая разница, — перебил Вогт. — Неважно, рассержусь я или нет, ведь то, что ты сказала — правда, — он сел рядом с ней на кровать и обхватил голову руками.
Эхо было грустно, но зато куда спокойнее.
— Я не хочу, чтобы тебе было плохо и не считаю, что ты стал плохим, — мягко сказала она, коснувшись его плеча. — Но в Игре учишься доверять своим предчувствиям. И сейчас я чувствую, что мы движемся по самому краю пропасти. Каждый наш шаг должен быть продуманным и осторожным, иначе мы сорвемся вниз.
— И сколько еще мы продержимся? — спросил Вогт. — Может, лучше сразу прыгнуть? Будь она проклята, Игра. Я уже не хочу победить в ней. Я просто хочу выйти. И для начала я пробью стены этого домишки.
Закусив нижнюю губу, Эхо помотала головой.
— У нас не получится. Внутри этого домика или снаружи, мы остаемся в Игре. А значит, нас продолжат атаковать со всех сторон.
Вогт посмотрел в сторону.
— Тогда мне придется истреблять всех, кто представляет для нас угрозу. Я обращу свои новые силы против них.
— О чем ты говоришь, Вогт? — поразилась Эхо. — И к тому же, над нами все еще довлеет правило. Нам нельзя убивать, помнишь?
— Ты нарушила правило. И ничего, выкрутились.
— Нет, не получится, — покачала головой Эхо. — Ко мне Игра отнеслась снисходительно, да и то на условии, что это был первый и последний раз. Но ты… ты — это совсем другое дело. Если оступишься ты, случится нечто невероятно ужасное. Я даже не могу представить, что именно…
Они замолчали, потому что после ее слов не могли найти других. Потом Вогт глубоко вздохнул и поднял взгляд к балкам потолка.
Эхо проследила за его взглядом.
— У меня есть план, — сказала она, все еще глядя вверх.
— У меня тоже.
— Наверное, у нас один и тот же план.
— Да. Вон то маленькое окошко на крыше. И как мы его раньше не заметили?
— Днем это в любом случае бесполезно. Они нас сразу заметят. Придется дождаться темноты.
— Хотя бы так.
— Но мы не уйдем без мальчика.
— Разумеется.
***
Уголек вроде бы смирился с его присутствием. Впрочем, Молчун ничем не мешал ему, просто сидел, прижавшись к забору. Молчун выглядел таким маленьким, жалким, испуганным, что даже кот не видел в нем опасности.
Глаза Уголька совсем закрылись. Кот дремал, обвив хвостом свое гладкое совершенное тело.
Молчун смотрел на него. Подобраться и схватить. Думать только об этом, не о том, что дальше. Он придвинулся ближе.
Уголек вздрогнул во сне. Молчуну захотелось погладить его, дотронуться до его белых жестких усов — только один раз, чтобы кот не рассердился. Но вместо этого он вдруг прыгнул на кота. Выдало ли Молчуна шумное неспокойное дыхание, или же виновата была кошачья интуиция, или же кот был не такой сонный, как он это показывал, но Уголек мгновенно вскочил и, как стрела, выстрелил прочь от него. Молчун успел-таки вцепиться в заднюю лапу Уголька, но из лапы выпростались когти, и жгучая боль в оцарапанном запястье заставила Молчуна отпустить.
Кот исчез в конце улицы. Молчун, дрожа с головы до ног, слизывал быстро выступающую из царапин кровь. Не поймал. Все. Не удалось, его месть провалилась. Драгоценный хозяйский кот теперь не подпустит Молчуна и на сто шагов. В тот момент, когда Молчун попытался поймать его, понял ли Уголек, что его хотят убить? Впрочем, Молчун даже не знал, как бы он это сделал, да и решился бы сделать вообще. Даже окажись он более удачным ловцом, дело могло закончиться точно так же — удирающим прочь нагловатым блестящим котом.
Все бессмысленно. У Молчуна защипало глаза. Он закрыл лицо руками и заплакал, но слез было немного. Там, внутри, их скопилось целое море. Они отравляли его своей горькой солью, переполняли его грудь, так что дышать было больно, но уже не могли выйти из его глаз, освободить его.
Молчун не сразу почувствовал прикосновение чего-то мягкого. Когда он убрал руки от лица, он увидел Уголька.
— Что случилось? — мяукнул Уголек. — Почему тебе так плохо? — он потерся о Молчуна.
Молчун осторожно дотронулся до черной шерсти. Она действительно была гладкой, густой. Сквозь шерсть ощущалось тепло нежного кошачьего тельца. Кот выгнул спину, отвечая на его прикосновение всем телом, как это умеют только кошки.
— Будем считать этот маленький сомнительный эпизод недоразумением, — продолжил Уголек. — Ты находишься в отчаянном положении, а если ситуация сильнее тебя, она начинает в значительной мере определять твое поведение, не так ли? Любой кот, любая кошка, даже котята у нас знают это.
Молчун не понимал его, хотя бы потому, что некоторых слов из длинной фразы Уголька не знал вовсе. Вероятно, теперь, когда его утешали, ему должно было стать лучше, но не становилось.
Кот вился вокруг него, но ничем не мог помочь. Молчун ослаб и лег на землю, больше не заботясь от том, что его могут увидеть. Хуже быть уже не может, чтобы бы ни произошло. Молчун потерял себя в своей боли, полностью растворился в ней. Его движения были бессмысленны, как движения лягушки, обезглавленной, но продолжающей двигаться. Молчун вжимался в землю, как будто она еще могла спасти его.
Молчун умирал — не только сейчас, а все эти дни, недели и месяцы. Он был бессилен изменить что-либо в своей судьбе, и, наблюдая его исчезновение холодными глазами, никто не захотел помочь ему.
Он лежал на земле, вытянув бесчувственные, онемевающие руки и ноги. Теперь время шло для него на убывание.
***
Эхо ходила из угла в угол. Вогтоус сидел на кровати, свесив ноги, и наблюдал за ее перемещениями.
— Ты волнуешься из-за него? — спросил Вогт.
— Да. У меня какое-то странное, гнетущее ощущение. А ты чувствуешь что-нибудь?
Вогт покачал головой.
— Ничего кроме раздражения и нетерпения.
— Если ты не чувствуешь того же, что я, это не должно быть правдой, да? — спросила Эхо осторожно.
— Не знаю.
— Проклятье! — выкрикнула вдруг Эхо, пнув ножку стола.
Вогтоус усмехнулся и запрокинул голову.
— Ты не задумывалась, почему тебя так заботит этот ребенок?