подчиняться даже монархи. Но Никон предъявил претензии именно на роль «православного папы», за что был осужден и низложен, лишен сана и священства Большим московским собором в 1666–1667 гг.
Однако произошло это не сразу. Сперва Никон приобрел очень большой авторитет у молодого царя Алексея Михайловича, был признан его «собинным другом». В 1652 г. престарелый патриарх Иосиф доживал последние дни, и уже было ясно, что преемником станет Никон. Чтобы упрочить свое влияние на государя и склонять Царство перед Священством, он затеял кампанию покаяния перед святителями, претерпевшими гонения от мирских властей. Из Старицы были торжественно перенесены в Москву мощи патриарха Иова, низложенного Лжедмитрием. А из Соловецкого монастыря — мощи Филиппа. При этом сам царь должен был покаяться за своего предка Ивана Грозного. Под руководством Никона была составлена грамота Алексея Михайловича к святителю Филиппу по образцу покаянной грамоты византийского императора Феодосия к почившему в ссылке Иоанну Златоусту. Царь в ней просил «разрешити согрешение прадеда нашего Царя и Великого князя Иоанна, нанесенное на тя нерассудно завистию и неудержанием ярости… иже тя оскорби понапраснству, раскаяся бо о содеянном» [856].
Но и в этом случае не было даже намека на виновность Ивана Васильевича в гибели митрополита. Речь шла только о том, что царь допустил ошибку, поверив клевете. Алексей Михайлович подписал грамоту, желая очистить своего предка от этого невольного греха. Но в целом задумка Никона, вызвать у него комплекс вины перед Церковью, не удалась. Алексей Михайлович ставил Ивана Грозного очень высоко. Встретив мощи Филиппа в Москве, он сам нес на плечах раку, а потом радостно описал этот день Н.И. Одоевскому, восхваляя Грозного, покаравшего гонителей и клеветников святого: «Где ложный совет, где обавники, где соблазнители, где мздоослепленные очи, где хотящие власти воприяти гонимого ради? Не все ли зле погибоша; не все ли исчезоша во веки; не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего Царя и Великого князя Ивана Василиевича всеа России?..» [857]. Кстати, Большой Собор 1666–1667 гг., низложивший Никона, осудил и написание покаянной грамоты о мнимом грехе Ивана Грозного!
Но неприязнь Никона к первому Русскому царю вызывали и некоторые другие обстоятельства. Когда «собинный друг» стал патриархом, Алексей Михайлович сделал его своим соправителем, пожаловал титул Великого государя (так же, как Михаил Федорович пожаловал своему отцу, святителю Филарету). Никон воспользовался этим, чтобы развернуть печально известную церковную реформу, унифицируя обряды по греческим образцам: вводя троеперстное крестное знамение, крестный ход «против солнца». Прежде на кресте Распятия у русских было принято писать «Царь Славы» — теперь заменяли на инициалы «Иисус Христос Царь Иудейский».
Даже Константинопольский патриарх предостерегал Никона, что вести такие преобразования нахрапом нельзя, последствия могут быть ужасными. Созвал собор греческого духовенства, приславший в Москву свое заключение, что единообразие важно в главном, в догматике, а в обрядовых деталях различия вполне допустимы. Но Никон со своей властностью и самоуверенностью принялся крушить напролом, двуперстное сложение и прочие старые обряды квалифицировал как «ересь». На упорствующих обрушились преследования, произошел церковный Раскол.
Но ведь Иван Грозный и святитель Макарий тоже занимались унификацией церковных обрядов, провели Стоглавый Собор — принявший постановления о двуперстном сложении, о крестном ходе «посолонь» и др. Теперь они попадали в лагерь «раскольников», Стоглав был главным документом, на который опирались старообрядцы. Очевидно, как раз тогда имя святого великомученика царя Ивана убрали из святцев. По этой же причине не состоялось прославление Макария — хотя его сразу после преставления стали почитать как святого, но официальная канонизация состоялась лишь в 1988 г.! Таким образом, Ивана Васильевича и его наставника постигла судьба преподобной Анны Кашинской — ее даже «деканонизировали», поскольку в гробнице ее рука сложена в двуперстном благословении. Святую, жившую в XIV в., признали «раскольницей».
Ну а зарубежные кровавые мифы об Иване Грозном реанимировались в начале XVIII в., когда Петр I возобновил борьбу за Прибалтику, его войска появились в Польше и Германии. Вот тут снова стала актуальной тема о русских «зверствах», «варварстве», «тирании», оказались востребованы сочинения Курбского, Шлихтинга, Таубе и Крузе, Одерборна, Рюссова и др. А поскольку Россия вступала во все более тесные взаимоотношения с Европой, оттуда стали проникать и клеветнические легенды. В нашей стране они уже забылись, оппозиционные летописцы были известны немногим, и никого, по большому счету, не интересовали. Но в это же время стала разрушаться база отечественных исторических источников. Летописи из государственных хранилищ и монастырей разбирали любители, они попадали в частные коллекции, терялись, погибали.
Атаку на память Ивана Грозного открыл душевно нездоровый масон Радищев, в 1790 г. издал свое «Путешествие из Петербурга в Москву», насытив его извлечениями из тех же импортных пасквилей о «новгородском погроме». Но Екатерина II оценила сочинение как явно подрывную пропаганду, назвала автора «бунтовшиком опаснее Пугачева», он был приговорен к смертной казни с заменой на десятилетнюю ссылку в Илимский острог. А повышенное внимание «вольных каменщиков» к российской истории было совсем не случайным явлением. Тот же Радищев принадлежал к кружку известного «просветителя» Новикова, взявшегося издавать сборники «Древней Российской Вивлиофики».
В ней Новиков и его «собратья» постарались опубликовать большую подброку документов по «истории борьбы между школой Иосифа Волоцкого и Нила Сорского» [858]. То есть, масоны начали свою «просветительскую» деятельность с оправдания жидовствующих! С внедрения той самой сфальсифицированной версии «конфликта», которую в свое время создал еретический «старец» Вассиан Косой, представлявший себя учеником преподобного Нила и выступавший от его имени! Правда, организацию Новикова императрица тоже прикрыла. Но фальшивка осталась. Внедрилась в научный обиход. И в церковный тоже. Еретики превратились в благородных «нестяжателей», ложь «старца» Вассиана — в авторитетный источник.
Ну а дальше на сцену вышел Николай Карамзин. Он был масоном ложи «Златого Венца», очень талантливым литератором. В Санкт-Петербурге состоял в той же организации, что Новиков и Радищев, в 1789–1790 гг. совершил поездку в революционную Францию, преклонялся перед Робеспьером [859]. А при Александре I для масонов и еретиков настало полное раздолье. Они облепили императора со всех сторон, увлекли идеями либерального законодательства — и в комиссию был включен тот же Радищев. А Карамзин, никогда не занимавшийся исторической наукой и не имевший исторического образования, вдруг очутился на этом поприще. По протекции бывшего воспитателя государя, масона Н.М. Муравьева, он получил от Алексанра I официальный пост «историографа» с окладом 2000 рублей ассигнациями [860] (до него и после него никто в России не занимал такой должности).
Карамзин начал работать в архивах вместе с другим «вольным каменщиком», Бантыш-Каменским. Кстати, по линии жены он приходился родственником лидеру «Избранной рады» Алексею Адашеву [861]. Отсюда становится понятным