Читать интересную книгу Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Что ж, все правильно, и теперь, когда Сталин наконец-то получил в свои руки то, о чем мог только мечтать, троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы и прочие «террористы» и «враги народа» были обречены. Как заодно с ними были обречены и все те, кто работал еще с Лениным и, несмотря ни на что, продолжал считать Сталина «выдающейся посредственностью партии».

И теперь, когда «умеренный» Киров лежал в гробу, Сталин мог приступить к созданию своего ордена. А заодно и предупредить всех недовольных. Теперь он был больше всего заинтересован в том, чтобы показать, что убийство Кирова являлось лишь частью далеко идущего заговора. Более того, убийство Кирова контрреволюционерами и заговорщиками он использовал и для того, чтобы доказать свою правоту о постоянно усиливавшейся классовой борьбе. Убийством Кирова он лишний раз напомнил всем партийным и государственным лидерам, какая страшная опасность грозит не только им всем, но и установленному ими режиму. Из чего следовал закономерный вывод о том, что классовую борьбу необходимо всячески усиливать.

И когда 30 марта был принят закон о наказании членов семей изменников Родины, а еще через две недели самое гуманное законодательство в мире разрешило привлекать к уголовной ответственности детей с 12 лет, никто и не подумал выступить против!

Более того, по всем партийным организациям шла кампания покаяний и признания ошибок, но если ошибки признавали куда как охотно, с отпущением грехов дело обстояло намного сложнее. Чистка партии продолжалась до конца 1935 года, и многие бывшие оппозиционеры оказались в тюрьме.

И тем не менее в руководстве партии все еще были сильны умеренные настроения, которые не позволяли слишком уж жестоко расправляться с бывшими членами Политбюро. Сталин на какое-то время вынужден был смириться с ними и сам выступил на заседании Политбюро с предложением не выносить смертного приговора Каменеву и Зиновьеву.

В то же время большинство бывших руководителей и участников «правой» и «левой» оппозиций продолжали до осени 1936 года занимать видные посты в партии и многих учреждениях. Бухарин возглавлял «Известия» и выезжал за границу на переговоры о приобретении для Института Маркса—Энгельса—Ленина части архива германской социал-демократии.

Но это вовсе не означало, что Сталин забыл о них. Он не забывал ничего! И чтобы держать своих бывших соратников в постоянном напряжении, он прибегнул к самой что ни на есть иезуитской тактике. Для чего взял за правило рассылать всем видным партийным работникам копии допросов врагов народа, в которых в той или иной связи упоминались их имена.

Получил такую копию и секретарь Магнитогорского горкома партии В.В. Ломинадзе, из которой и узнал о своем разговоре с Каменевым. А после того как Сталин прошел мимо него на одном из кремлевских приемов и не поздоровался с ним, он застрелился.

Пострадал и давний приятель Сталина — Авель Енукидзе, которого Комиссия партийного контроля во главе с Ежовым обвинила в моральном разложении и в том, что он взял на работу в аппарат ЦИК слишком уж много «бывших». За что в июне 1935 года он был исключен из партии. Надо полагать, что Енукидзе пострадал бы и без «бывших». Да и как можно было терпеть в своих рядах человека, который, слушая показания арестованных работников ЦИК, раздраженно воскликнул: «Будь у меня власть Ягоды, я бы мог зачитать здесь и еще более нелепые сказки!» По сути, это было обвинением НКВД в том, что он занимается фальсификацией.

Почему Сталин так легко сдал человека, с которым был знаком без малого сорок лет и повидал его во многих ситуациях? Во-первых, он всегда относился с подозрением к тем, кто слишком много знал о его революционном прошлом. И уж кто-кто, а Енукидзе, по всей видимости, мог немало порассказать такого, чего никому не следовало знать о вожде.

Была и еще одна причина для удара по Енукидзе. Это могло быть предупреждением группе «бакинцев», которые продолжали свои нападки на Молотова. Ну и, конечно, после убийства Кирова Сталин стал выяснять, кто поддерживал Ягоду среди сильных мира сего и каковы его отношения с «бакинцами». И кто знает, что он там выяснил.

Это станет известно только в 1938 году, когда на процессе «правотроцкистского центра» будет заявлено о том, что именно Енукидзе требовал от Ягоды ускорить убийство Кирова. В очень непростой ситуации оказался и Максим Горький, который, по сути, содержался под домашним арестом, и дело дошло до того, что сам Бухарин был вынужден проникать к нему в дом через высокий забор. Да, тогда они посмеялись над этим, но смеялись уже сквозь слезы.

Мог приложить руку к заточению Горького и Ягода, который не мог не чувствовать неприязни Сталина и всячески старался укрепить свою репутацию. Для этого он использовал порочащие писателя связи. Чего стоил только один печально известный Парвус, который хранил его зарубежные гонорары.

Да и приемный сын Горького, а заодно и брат председателя ВЦИК Свердлова служил сначала советником у самого Колчака, а потом работал в министерстве обороны Франции! Отношения Ягоды с великим пролетарским писателем и по сей день остаются покрытыми тайной, и, по всей видимости, Ягода использовал международные связи «буревестника революции» в интересах своего ведомства (или своих личных).

Напряжение в стране нарастало. Хотя внешне все выглядело и не так уж плохо. Экономика наконец-то двинулась вперед, была отменена карточная система, и снова заработали колхозные рынки. Что и дало повод Сталину произнести свою знаменитую фразу на очередном кремлевском приеме: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее».

Само собой понятно, что все успехи страны связывались с именем только одного человека, и этим человеком был Сталин. И когда известный французский писатель Андре Жид писал Сталину «я хотел послать Вам», сопровождавшая его переводчица (надо полагать, из НКВД) мгновенно его поправила. При обращении к «самому», надо обязательно было добавлять «великому вождю трудящихся».

Способствовало развивавшемуся в стране куда более быстрыми темпами, нежели экономика, культу личности вождя и ближайшее окружение вождя, в которое входили такие испытанные «друзья» диктатора, как Ворошилов, Молотов и Каганович.

Как и во все времена, в России все уродливое и страшное было загнано внутрь. Но это вовсе не означало, что никто этого уродливого и страшного не замечал. И когда тот же Андре Жид посмел написать, что вряд ли в какой-нибудь другой стране мира «мысль менее свободна, более терроризирована и более порабощена», он сразу же превратился из друга советской страны в ее злейшего врага и пособника Троцкого.

Да и чего еще мог ожидать человек, который осмелился написать, что «в СССР каждый знает раз и навсегда и заранее, что по любому поводу может быть только одно мнение», а портрет и имя Сталина повсюду и у всех на устах, что является результатом поклонения, любви или страха? Трудно сказать, как было с любовью, а вот страха хватало. Организаторами убийства Сергея Мироновича были объявлены 13 молодых зиновьевцев, которых расстреляли в декабре 1934 года.

Однако сами Зиновьев, Каменев и другие лидеры бывшей ленинградской оппозиции, осужденные в январе 1935 года по делу «московского центра», были признаны виновными лишь в том, что своими «контрреволюционными» разговорами «объективно» способствовали разжиганию террористических настроений у своих ленинградских единомышленников.

А вот главного пока не было. Сталин так и не смог связать зиновьевцев с троцкистами и с самим Троцким. И тогда чутко улавливающий настроение Хозяина Ежов представил в мае его вниманию свою рукопись с многообещающим названием «От фракционности к открытой контрреволюции», в которой утверждал, что троцкисты были осведомлены и о террористической стороне деятельности зиновьевцев и вслед за зиновьевцами встали на путь террористических групп.

Сталин с большим вниманием и, надо полагать, удовольствием прочитал опус своего протеже и в надлежащих местах отредактировал его. И хотя ежовское сочинение в свет так и не вышло, многие изложенные в нем установки легли в основу его указаний органам НКВД. Оставалось только найти «открытых контрреволюционеров». За этим дело не стало, и в середине 1935 года Ежов сообщил заместителю наркома внутренних дел Агранову, что «по его мнению и мнению ЦК партии в стране существует не вскрытый центр троцкистов» и дал санкции на «производство операций по троцкистам».

Однако начальник секретно-политического отдела Молчанов придерживался другого мнения и действовал без нужного Ежову рвения. Тем не менее в начале февраля 1936 года заместитель наркома внутренних дел Прокофьев направил органам НКВД директиву, в которой сообщал о постоянно растущей активности теперь уже троцкистско-зиновьевского контрреволюционного подполья и в жесткой форме потребовал ликвидации «без остатка» этого самого подполья и «вскрытия всех организационных связей троцкистов и зиновьевцев».