Дорога до отеля казалась бесконечной и запутанной до невозможности. Водитель останавливался у разных лавок и магазинчиков, интересуясь, не желают ли пассажиры купить латунный сундучок, медный кувшин, серебряную побрякушку или китайскую золотую цепь. Несмотря на неизменные вежливые отказы Сибиллы, он продолжал указывать лавки и базары, рассказывал о высоком качестве товара и умеренных ценах. Понемногу Сибилла привыкла к Каменному городу, стала замечать, что на некоторых улицах они уже побывали. Само собой: лавочники приплачивают водителю, чтобы он возил к ним клиентов.
Сибилла попросила поскорее доставить их в отель, но водитель не унимался, расхваливая слоновую кость и кружева. Она повторила просьбу твердо, но без раздражения и подумала, что Хорхе мог бы ею гордиться. В свое время вспыльчивый темперамент часто мешал ей жить. Что именно ее изменило, Сибилла сказать не могла: то ли обмен веществ после воскрешения стал другим, то ли отец-поводырь в «ледяном доме» повлиял. А может, тому, у кого впереди вечность, некуда спешить?
— Ваш отель,— сообщил наконец Ибуни, указывая на старинный арабский особняк с высокими арками, многочисленными балкончиками и темными вестибюлями, где потолочные вентиляторы лениво перемешивали спертый воздух.
Сибиллу и Захариаса разместили в обширном номере на третьем этаже с окнами во внутренний дворик, где густо росли пальмы, киноварные и капковые деревья, пойнсиана и агафантус.
Мортимер, Гракх и Нерита давно прибыли на другом такси и поселились этажом ниже.
— Я приму ванну,— сказала Сибилла.— Пойдешь в бар?
— Скорее всего,— ответил Захариас, выходя из номера.
Быстро сбросив влажную от пота одежду, Сибилла прошла в ванную. Византийское чудо, а не комната: цветные изразцы и гигантская желтая ванна на бронзовых львиных лапах с зажатыми в когтях шарами. Когда Сибилла повернула кран, тонкой струйкой полилась тепловатая вода. Улыбнувшись, она глянула в высокое овальное зеркало. В доме, где воскрешают мертвецов, было похожее. Когда она пробудилась от смертного сна утром, пятеро или шестеро мертвецов прошли в ее комнату, чтобы поздравить с успешным преодолением границы. Деликатно и церемонно они сняли с нее простыню и поднесли большое зеркало — посмотреть на себя в первый раз. Ни смерть, ни воскресение нисколько не повредили телу Сибиллы. Узкая талия, высокая грудь, все как раньше. Нет, пожалуй, еще моложе и свежее. Переход через ужасную пропасть пошел ей на пользу.
— Вы прекрасны!
Это Пабло. Его имя, как и имена остальных, Сибилла узнает позднее.
— Просто гора с плеч! Я боялась, что проснусь старой развалиной.
— Это невозможно,— ответил Пабло.
— Никогда! — подхватила Нерита.
— Но ведь мертвые старятся?
— Да, как и живые, но не так...
— Не так быстро?
— Далеко не так быстро. И по-другому. Все биологические процессы, кроме деятельности мозга, резко замедляются. А мозг становится активнее.
— Вот как?
— Увидите сами.
— Если так, лучше и вообразить нельзя.
— Нам крупно повезло. Жизнь была к нам очень благосклонна. Да, лучше и вообразить нельзя: мы новая аристократия этого мира.
— Новая аристократия?
Неторопливо погрузившись в теплую ванну, Сибилла улеглась так, что вода достала до подбородка. Расслабившись, она прикрыла глаза. Ее ждет Занзибар, его улицы, так и не увиденные при жизни. В самом деле, почему бы ему не подождать? Пусть Занзибар ждет. Она подумает о словах, которые не успела произнести, когда тело осталось на том берегу.
Всему свое время.
«Вы прекрасны»,— сказал Пабло, не думая льстить.
В то первое утро Сибилла хотела им объяснить, что для нее теперь есть вещи поважнее красоты, но в этом не было надобности: они прекрасно понимали. Они действительно понимали все. Кроме того, красота имеет значение. Не такое, разумеется, как для женщин, чья красота — единственное временное преимущество. Тем не менее красота приятна самой Сибилле и приятна другим, красота позволяет влиять на людей. В прошлой жизни радоваться этому мешала мысль о неизбежной скорой утрате красоты и связанной с ней власти, но теперь приговор отменен. Она будет меняться со временем, но не будет чувствовать, подобно живым, что разрушается неотвратимо. Нет, воскресшее тело не предаст ее, став отвратительным.
«Мы новая аристократия».
После ванны Сибилла постояла несколько минут у открытого окна, не одеваясь, на сыром и теплом сквозняке. Снаружи доносились крики тропических птиц, звон колоколов и пение детей на непонятном языке. Занзибар! Султаны и пряности, Ливингстон и Стэнли, работорговец Типпу-Тиб. Может быть, сэр Ричард Бертон останавливался в этом самом номере. В горле пересохло, а сердце забилось быстрее: она, оказывается, может еще волноваться! Сибилле немедленно захотелось куда-нибудь пойти. Занзибар ждет? Очень хорошо. Одежда, завтрак — и вперед!
Когда она достала из чемодана легкую блузку и шорты, в номер вернулся Захариас.
— Как ты думаешь, Кент, годятся ли здесь эти шорты? Они...— Задав вопрос, Сибилла глянула на Захариаса, и голос у нее сел.— Что случилось?
— Я только что говорил с твоим мужем.
— Здесь?
— Он подошел ко мне в вестибюле. Сказал: «Вы Захариас?» Красиво, будто Хэмфри Богарт в роли обманутого мужа. «Где Сибилла? Я хочу ее видеть!»
— Только не это, Кент!
— Я спросил, чего он хочет. «Мою жену!» Я отвечаю: «В свое время — может быть; с тех пор многое изменилось». И тогда...
— Знаешь, представить себе не могу, чтобы Хорхе говорил, как свирепый рогоносец. Он всегда был вежливым и мягким. Как он выглядел?
— Ненормально он выглядел. Остекленевшие глаза, желваки на скулах. Ведь он знает, что ему не положено тебя искать?
— Хорхе прекрасно знает, как ему нужно себя вести. Надо же, такая беда... Где он сейчас?
— Внизу. С ним говорят Нерита и Лоренс. Ты ведь не хочешь его видеть?
— Конечно нет!
— Напиши записку, я отнесу. Скажу, чтобы убирался.
— Не хочу делать ему больно,— покачала головой Сибилла.
— Делать ему больно? Преследовал тебя по всему миру, как школьник, испортил путешествие, лезет в частную жизнь, нарушает правила для живых и мертвых, а ты...
— Кент! Он любит меня.
— Он тебя любил. Но той, кого он любил, больше нет! Он должен понять это.
— Я не хочу делать ему больно.— Сибилла прикрыла глаза,— Твоими руками тоже.
— Ничего я ему не сделаю. Ты что же, будешь с ним говорить?
— Нет.
Застонав от отчаяния, Сибилла отбросила блузку и шорты в сторону. Никогда, с того дня у курганов в Ньюарке, она не чувствовала такой угрозы своему существованию. Без особой надобности Сибилла выглянула в окно, будто ожидала, что Хорхе, Лоренс и Нерита спорят до внутреннем дворике. Внизу стоял коридорный, и ему явно понравилась обнаженная грудь Сибиллы: мальчишка наградил ее ослепительной улыбкой.
Отвернувшись от окна, Сибилла глухо сказала:
— Спустись к нему и скажи, что увидеть меня невозможно. Не говори, что я отказываюсь его видеть; не говори, что не хочу; не говори, что это неправильно. Скажи — невозможно. И позвони, пожалуйста, в аэропорт. Я хочу улететь вечерним рейсом в Дар-эс-Салам.
— Но мы только что приехали!
— Неважно. Когда-нибудь вернемся. Хорхе настойчивый, и с ним надо обойтись очень жестоко, чтобы отстал, а я не хочу и не могу. Поэтому мы улетаем.
Кляйну до сих пор не приходилось видеть мертвецов так близко. Они с Захариасом сидели на ротанговых креслах в вестибюле гостиницы, среди пальм в горшках. Кляйн украдкой поглядывал на собеседника. Джиджибой говорил, что заметить почти невозможно, и был прав. Можно только почувствовать. Взгляд недостаточно подвижный, это всем известно; намек на восковую бледность под румянцем, но если не знать заранее, не поймешь. Кляйн попытался представить краснолицего рыжеволосого археолога, нарушителя покоя курганов, в постели с Сибиллой. Что в таких случаях делают покойники? Даже Джиджибой не знает точно. Он что-то говорил про руки, глаза, шепот и улыбки — насчет гениталий Джиджибой сомневается.
Он любовник Сибиллы, сказал себе Хорхе Кляйн. Почему мне от этого так плохо? Мыс Сибиллой не хранили абсолютной верности друг другу — в наши дни все так живут. Но почему я уверен, что меня победил — разбил на голову — покойник?
— Невозможно? — переспросил Кляйн.
— Она сказала именно так.
— Неужели я не могу поговорить с ней? Всего десять минут.
— Это невозможно.
— Хорошо. Я хочу посмотреть на нее, всего несколько секунд. Просто хочу узнать, как она выглядит.
— Вам не кажется унизительным тратить столько сил ради взгляда издалека?
— Кажется.