уже четыре вопроса, и до сих пор нет еще ни одной резолюции. Это может создать ложное впечатление о том, что конгресс запутался и не способен вынести ни одной конкретной резолюции. Опубликуйте хотя бы резолюцию по отчету [ИККИ]»[1539]. Обращает на себя внимание то, что адресатом зашифрованной телеграммы были не только Бухарин и Пятницкий, но и оставленный приглядывать за ними Молотов, до того никак не проявивший себя в коминтерновской сфере.
Последний сообщал Сталину о заключительном этапе работы над программой Коминтерна (приняты сотни поправок к этому документу, «Бухарин уступил местами излишне, по мягкости своей»), о возможных назначениях иностранных членов ИККИ и внутреннем разладе в германской компартии (оставленный в «почетной ссылке» в Москве бывший лидер КПГ Брандлер просится в Германию, Клара Цеткин «будирует», настаивая на совместном заседании германской и русской делегаций — мероприятии, практиковавшемся на прошлых форумах Коминтерна). Молотов, как член Политбюро формально равный по рангу Сталину, принимал на себя роль услужливого царедворца, давая понять, что без решающего голоса сверху не будет принято ни одного политического или кадрового решения.
Это в полной мере касалось и «русской делегации» в целом. Работа конгресса затягивалась, решение представителей ВКП(б) о том, что она должна быть завершена к 20-м числам августа, не было выполнено[1540]. 25 августа 1928 года Бюро делегации вновь поставило под вопрос авторитет Бухарина. На сей раз его оппонентом выступил не Ломинадзе, а украинский делегат Н. А. Скрыпник. В результате дискуссии было решено продемонстрировать демократизм коллективного руководства Коминтерна: «Считать желательным восстановление в тексте программы перечня революционных событий и перечисления всех преступлений социал-демократии, которые были выпущены по постановлению большинства суб-комиссии — но предоставить членам ВКП(б) в программной комиссии право высказываться и голосовать по своему усмотрению»[1541].
На этом же заседании русские коминтерновцы в очередной раз не решились в отсутствие Сталина определить, кто же будет избран в новые Исполком, Президиум и Политсекретариат Коминтерна. Вождю была направлена телеграмма с просьбой дать руководящие указания[1542]. В последний день лета из Сочи пришел ответ: «…предлагаю составить его [Политсекретариат. — А. В.] таким образом, чтобы обеспечить в нем преобладающий противовес шмералевским тенденциям. Для лучшей связи с ЦК предлагаю ввести Молотова в Политсекретариат ИККИ в качестве члена»[1543].
Посвященным было ясно, что под «шмералевскими тенденциями» понималась умеренность и осторожность ряда лидеров европейских компартий, действовавших в демократических странах. Вскоре большинство из них волей Сталина и его подручных будут занесены в ряды «правых». Введение Молотова в высшие сферы Коминтерна показывало, кому собирался Сталин доверить бразды правления этой организацией после запланированного им устранения Бухарина. Последнему удалось провести в члены Исполкома «не от партий» своих сторонников — Клару Цеткин и Жюля Эмбер-Дро, которые вскоре открыто выступят против сталинского диктата и будут отстранены от работы в Коминтерне. До поры до времени кадровые решения конгресса выглядели как сохранение сложившегося отношения сил, однако ничьей не получилось, Сталин перешел в наступление по всем фронтам. Он имел все основания подвести итог в свою пользу: «Несмотря на характер „долгого парламента“ (слишком долго заседал) конгресс дал серьезные результаты»[1544]. Главным из них генсек назвал принятие программы Коминтерна. Однако вряд ли в данном вопросе он был искренним.
Высоко оценив результаты Шестого конгресса Коминтерна, Сталин не преминул справиться о том, были ли проведены в Политсекретариат ИККИ предложенные им кандидаты
Письмо И. В. Сталина В. М. Молотову
4 сентября 1928
[РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1421. Д. 1–3]
6.10. Горячая осень 1928 года
Автору книги неоднократно приходилось писать о событиях «горячей осени двадцать восьмого»[1545]. Они подробно изложены в настоящей книге в биографическом очерке, посвященном деятельности Бухарина в Коминтерне. Лишь на первый взгляд тот столкнулся с анонимным аппаратом Исполкома, следовавшим букве решений конгресса о борьбе с «правым уклоном» в зарубежных компартиях. На самом деле речь шла о тщательно спланированной операции, результатом которой должна была стать изоляция фракции «правых» в руководстве ВКП(б) от их потенциальных союзников за рубежом — после завершения конгресса они уже назывались поименно.
При этом «русская делегация» была отстранена от участия в этих событиях, она не собиралась с 18 сентября по 14 декабря 1928 года[1546]. Зато крайне активен был Молотов, писавший Сталину о том, что готов взяться за чистку «авгиевых конюшен» Коминтерна: «Надо будет выделить для этого известное время. Но должен сказать, что из аппарата Исполкома иной раз так и прет запахом кислой капусты оппортунизма»[1547].
Ставший членом Политсекретариата ИККИ Молотов детально отвечал на вопросы вождя о настроениях коминтерновского руководства
Письмо В. М. Молотова И. В. Сталину
10 сентября 1928
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 767. Л. 128–131]
Верный соратник предложил вождю собственные кандидатуры для расправы, однако жизнь распорядилась иначе. Вместо английских и американских коммунистов, о которых шла речь в письме[1548], главный удар приняла на себя германская компартия.
«Горячая осень» началась со вскрывшейся в конце сентября аферы с растратой партийных денег секретарем гамбургской партийной организации, информация о которой просочилась в немецкую печать и привела к решению ЦК КПГ об отставке Тельмана. Пикантность ситуации заключалась среди прочего в том, что в Исполкоме узнали об этом решении из телеграммы ТАСС. Верный Молотов, как обычно, предпочел ничего не предпринимать, не посоветовавшись с вождем. «Конечно, с принятием решения в ИККИ подождем тебя. Если сможешь, телеграфируй предварительное мнение»[1549]. Решением Москвы внутрипартийный конфликт был «заморожен», хотя это шло вразрез с уставными нормами Коминтерна: «Президиум ИККИ, соглашаясь с исключением из партии Витторфа за растрату партийных средств, предлагает обсуждение вопросов, связанных с этим делом, не ставить ни на партактиве Гамбурга, ни в остальных организациях до рассмотрения этого вопроса в ИККИ»[1550].
Все еще находившийся на Кавказе генсек не заставил себя ждать с ответом. Не ставя под вопрос вину Тельмана (она «смягчается тем, что его ошибка бескорыстна и продиктована желанием дать возможность гамбургскому секретарю исправиться без скандала»), он перевернул ситуацию с ног на голову: теперь уже само решение ЦК КПГ, а тем более его публикация выглядели как «враждебный акт против партии и Коммунистического Интернационала, выгодный лишь капиталистам и социал-демократам»[1551]. В такой интерпретации событий все сводилось к фракционной деятельности «правых» в КПГ, «поставивших интересы своей фракции выше интересов партии». Логика внутрипартийной