Читать интересную книгу 365 лучших сказок мира - Владимир Одоевский

Керим отбил столько поклонов, сколько требуется, и спокойно ответил:

– Ни солнцу не говорят: свети! Ни облакам, – плывите! Солнце само по себе светит, и облака без приказа плывут. Так и мне не надо приказывать: «Говори правду!» Я только и говорю, что правду. Я не говорю тебе, шах: «Будь справедлив!» На то ты и шах. Я говорю тебе только: «Выслушай, чтоб знать!» На то ты – человек. Изо всех имен, которое можешь мне дать, одно не подходит ко мне, и ты мне его дал: «Обманщик!» Я потому и гнев твой навлек, что я не как другой, – не обманщик. Слушай, шах! Час правды настал! В благородной страсти «с охоте ты объездил все области твоей земли. Знай же, что нигде нет таких дорог, чтоб шестерым в ряд ехать можно. Потому что такие дороги никому и не нужны. Нигде над пропастями нет мостов, а неприступные скалы везде неприступны.

– Как нигде нет? Когда я видел везде своими глазами! Везде, кроме твоей области! – выкликнул шах.

– Эти дороги, мосты, тропинки делались, шах, только для тебя. Чтоб ты увидел и подумал: «Вот как хорошо в этой области!» Чтоб получить от тебя награду. А я, шах, тебя обманывать не захотел и булыжник в голубой цвет красить, чтоб выдать за бирюзу, не пожелал. Вот, шах, моя область, какова она есть! Таковы же и все твои области! Только там к твоему приезду, чтоб обмануть тебя, нарочно дороги строят. А я не хотел. Правда выше всего!

И Керим вновь отдал столько поклонов, сколько надо. Шах глубоко задумался.

– Да! Вот оно что! – промолвил шах. – Это дело надо сообразить. Ступай, Керим. А я подумаю. На завтра я объявлю тебе свою волю.

Ног под собой не чувствовал Керим от радости, когда шел:

– Самому шаху правду сказал!

И во сне себя в ту ночь не иначе, как в золотом халате, видел.

– Не иначе мне, как золотой халат, за такую заслугу дадут!

Смущало Керима немного:

– Что теперь бедняги, правители других областей, делать будут?

Керим был хоть и правдивый, но добрый человек. Кроме правды, и людей любил. Но Керим успокоился:

– Что ж? Я не виноват. Зачем они врали?!

Призраки пустыни

Андижанская легенда

Давно, давно, в незапамятные времена жил в Андижане богатый и славный купец Макам-бей-мирза-Сарафеджин. Был он так же богат деньгами, как днями прожитой жизни. Если бы вы встретили в пустыне пять верблюдов, – вы могли бы, указав на пятого, сказать:

– Это верблюд Макам-бея-мирзы-Сарафеджина. И никогда бы не ошиблись.

Везде кругом ходили его караваны, развозя товары и возвращаясь к Макам-бею с золотом.

В конце концов стал беден Макам-бей только одним: часами, которые оставалось ему жить.

Лежит Макам, одинокий и бездетный, в своем доме. Лежит и не спит. Не спит и думает.

Ветер вдруг уныло, уныло провоет и замолкнет. Дерево около дома проснется среди ночи, задрожит все и зашумит листьями. Ворон каркнет. Стена хрустнет.

И чувствует Макам, что это ангел смерти, посланный аллахом по его душу, кругами ходит около дома. Все меньше и меньше становятся круги. Ближе и ближе. Страшно Макаму. Послал Макам за муллой и сказал:

– Ты знаешь, что писал пророк, чего хочет аллах. Ты премудрость божия на земле. Я тебе скажу, что я думаю. А ты выслушай и скажи, что думает об этом бог.

Мулла ответил:

– Говори.

– Два светила светят миру: солнце и луна! – сказал Макам. – На солнце смотреть больно, – ослепнешь. На луну все смотрят, все любуются. Так есть и две правды на земле. Одна правда для людей, человеческая, другая – божия. Час мой уже такой, что, хочешь не хочешь, надо на солнце взглянуть. Я богат и стою своего богатства, потому что умен и дела понимаю. Чье ж и богатство, как не мое, раз оно у меня? Это правда человеческая. А по божеской-то правде, какое ж это мое богатство. Что я делаю? Сижу в Андижане! А богатства – все сделали мои слуги. Они жарились в пустыне, их пронизывал ветер, их засыпали раскаленные пески. Они жизнью своею рисковали, составляя богатства. Их и имущество. Я так думаю. И решил я обратиться к тебе. Когда придет ангел смерти и возьмет из этого тела то, что нужно аллаху, и унесет, возьми все мое имущество и раздели между моими слугами. Ты знаешь, что написал пророк, и чего хотел аллах. Ты премудрость. божия на земле. Что ты мне на это скажешь? Мулла встал и поклонился:

– Солнце светит с неба, а дрянь песчинка валяется на земле. Осветило ее солнце, и горит песчинка, – подумаешь, драгоценный камень. Что такое мулла? Я песчинка, такая же дрянная песчинка, как и миллионы миллионов песчинок, но осветило меня солнце, и я блещу. И люди говорят: драгоценный камень горит на земле! Что я скажу тебе, когда ты говорил с аллахом? И стоит тебе советоваться с муллой, когда ты посоветовался с аллахом? Как аллах тебе велел, так ты мне и сказал. А как ты мне сказал, так я и сделаю. Умирай с миром.

Легко стало Макаму. Словно тяжелое бремя свалилось с его старых плеч.

Лежит Макам и спокойно слушает. Птица около дома шарахнулась с испуганным криком. В окно словно кто-то заглянул, проходя мимо. В сенях что-то хрустнуло. Идет кто-то. Дверь скрипнула.

Поднялся на ковре Макам-бей-мирза-Сарафеджин и приветливо сказал:

– Добро пожаловать!

Подошел ангел смерти к Макаму, припал с поцелуем к беззубому рту. Юными стали старческие губы Макама, отвечает он на поцелуй, как встарь отвечал на поцелуи. И, целуя, чувствует Макам, как за плечами его крылья растут, растут…

Умер Макам, а быть может, только еще жить начал, – кто его знает.

Идут Макамовы слуги к мулле и посмеиваются:

– Богатства между всеми делить будут! Дожидайся! Разделят! Что ж, они и Даудке колченогому тоже богатства давать будут? Как же? Воспользуются, что дурак, дадут ему тилли:[49] «полакомься». Да и все!

Перед мечетью лежали горы товара, лежало насыпанное на ковре золото, стояли, пофыркивая, верблюды.

– Делите сами между собою, – сказал мулла бывшим слугам Макама, помните только, что на вас смотрит аллах!

И слуги с опаской приступили к дележу между собою богатств.

А к Даудке колченогому мулла обратился отдельно:

– А тебе, Даудка, чтоб тебя никто не обидел, – вот твоя часть!

И мулла указал Даудке на восемь верблюдов. Жирных, откормленных, крутогорбых, здоровенных.

Обрадовался Даудка, погнал верблюдов гуськом на базар и стал, ожидая, не наймет ли кто товары куда везти. Самые лучшие на базаре верблюды – Даудкины. Пришел на базар бухарский купец, сразу на них воззрился. Подошел, ходит кругом, ладонями об халат бьет:

– Ах, какие верблюды! Вот это верблюды! Чьи такие? Кто хозяин?

Даудка колченогий выступил вперед:

– Мои теперь.

– Не возьмешь ли у меня товар в Гуль отвезти на своих верблюдах?

– Отчего ж не взять?

Купец с опаской поглядывает на верблюдов:

– А много ли хочешь?

Даудка подумал, подумал:

– Два тилли!

Засмеялся бухарский купец. До Гуля 8 дней пути. Совестно стало купцу, – кругом все смеются.

– Вот что, милый ты мой! Ты, я вижу, человек простой. Я заплачу тебе не два, а шестьдесят тилли. Иди брать мой товар.

Обрадовался Даудка, подтянул пояс потуже, зыкнул, крикнул, погнал верблюдов рысью к купцу товар брать.

Нагрузили верблюдов, как только можно было, шелками, шалями, коврами, кошмами самыми дорогими, – и караван отправился в путь: Даудка, сын купца и приказчик.

Идут они по степи. Солнце жжет. Верблюды колокольцами позвякивают:

– Звяк… звяк…

Рядом по горячему песку ковыляет колченогий Даудка, в песке по колено вязнет, думает:

– Везу я в Гуль чужой товар, – вот бы мне свой везти!

А верблюды колокольцами позвякивают:

– Так… так…

А солнце жжет, жжет еще сильнее.

– Буду я всю жизнь свою вот так-то на солнце жариться, пока совсем не испекусь! Чужие товары возить, – думает Даудка.

А верблюды колокольцами, словно посмеиваются:

– Вот… вот…

А солнце жжет. А солнце жжет! Падает от жажды Даудка. В глазах мутится.

– Словно около реки всю жизнь стоять! – думает Даудка. – С раскрытым ртом, от жажды дохнуть! Мимо сколько воды течет. А тебе в рот когда-когда капелька брызнет.

И мерещится Даудке.

Отвез он свой товар в Гуль, продал, нового накупил, такого же вот Даудку на базаре нанял. Жарься тот Даудка, вези товар! А он будет себе сидеть, как Макам-бей-мирза-Сарафеджин сидел, – да ждать, когда деньги ему привезут.

– Только, – усмехается про себя колченогий Даудка, – я-то уж шестидесяти тилли Даудке не дам, ежели два просит! Пусть за два и везет, если он такой дурак!

Остановились на третий ночлег. Стреножили верблюдов, развели костер, поели и легли спать. Притворяется Даудка, будто спит. Не спит Даудка. Третья ночь его лихорадка бьет.

Когда купеческий сын и приказчик заснули, поднялся Даудка колченогий и вынул из-за пояса острый, отточенный, кривой нож.

Как кошка, неслышно шагая, подкрался Даудка к купеческому сыну. Купеческий сын спал, храпел разметавшись, откинув голову, раскинув руки. Наклонился Даудка. Горло перед ним. Дрожит Даудка, зубы стучат. А купеческий сын ему прямо в лицо дышит, храпит, носом свистит. Резнул Даудка по обнаженному горлу. Только кровь булькнула, и горячие капли обожгли Даудке лицо. Только глаза открыл купеческий сын и руками и ногами дернул.