В том же 1922 году, когда по России прокатывался смерч голода, специальная медицинская комиссия обследует состояние здоровья «ответственных товарищей». Результаты неутешительны – почти все больны: у Сокольникова – неврастения, Курского – невралгия, Зиновьева – припадки на нервной почве… Здоровы – Сталин, Крыленко, Буденный (небольшое повреждение плеча – рубил, наверное, кого-то), Молотов (всего лишь нервность), у Фрунзе – зарубцевавшаяся язва (прав оказывается Б. Пильняк в «Повести о непогашенной луне»). Но важны не столько диагнозы, сколько предложения о лечении – Висбаден, Карлсбад, Киссинген, Тироль… Что это – целебный пир во время чумы? О какой нравственной основе партийных лидеров можно вообще говорить?[4]
Парадокс сегодняшней ситуации состоит и в том, что современные фактические защитники (под видом «взвешенного» подхода) тоталитарной Системы пытаются оправдать то, что даже ее создатели стремились скрыть, понимая в глубине души, что это разительно расходится с провозглашенными лозунгами.
В августе 1920 года Ленин пишет секретную записку Э. М. Склянскому, в которой предлагает под видом «зеленых» вторгнуться на территорию Латвии и Эстонии, «перевешать кулаков, попов и помещиков», а потом «на них («зеленых». – С.К.) и свалим… Премия – 100 рублей за повешенного». А взять печально известное «шуйское письмо» Ленина Молотову от 19 марта 1922 г.
Дело здесь не только в расправе со священослужителями, а в иезуитской, лицемерной процедуре: «строго секретно», в том числе и от членов партии, скрытно, методом военных хитростей устроить на XI съезде «секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала», а саму кампанию завершить массовыми расстрелами.
Поскольку идеологии марксизма был предан характер священного писания, то религия становилась силой враждебной. Наиболее характерной в этом аспекте явилась написанная в марте 1922 г. ленинская работа «О значении воинствующего материализма». На долгие годы она стала каноническим пособием по охоте за «идеалистическими еретиками». Самое главное в работе – слово «воинствующий». Уже там у него был конкретный адресат – профессора Р. Виппер и П. Сорокин. С ними и целой армией им подобных «господами» Ленин призывает вести священную войну. Эта война приводит уже в самое ближайшее время не только к «философским пароходам». Ее результатом явилось катастрофическое истончение и интеллектуального, и вообще, духовного гумуса.
«Достойным» вкладом, в том числе и лично Молотова, в деле разрушения духовной культуры русского народа является разбойничья (иначе не назовешь) операция по изъятию большевиками церковных ценностей.
Для этого была создана специальная комиссия Политбюро ЦК РКП(б), в задачу которой входило оперативно и по возможности скрытно грабить церковное имущество. 2 марта 1922 г. на имя В. Молотова приходит подписанный зампредседателем ГПУ Уншлихтом документ, в котором препровождается копия проекта по изъятию церковных ценностей, утвержденным областным комитетом партии Татарии и республиканским ГПУ. В нем, в частности, намечалось «путем агентурной разработки точно выяснить местонахождение наиболее ценного церковного имущества и повести работу по подготовке и успешному экспроприированию этого имущества путем разного рода налетов и нападений на церкви». Правда, Уншлихт подверг критике такой план, как недопустимый вариант проведения «серьезной операции». Но суть ее не изменилась – забирали то, что являлось духовным достоянием народа.
8 марта 1922 года Ленин через президиум ГПУ получает копию воззвания патриарха Тихона, в котором говорилось, что русская православная церковь сразу откликнулась на ужасающее бедствие, каким явился голод. Было решено произвести сборы денег и продовольствия, а также разрешить церковноприходским Советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения, не имеющих богослужебного употребления. Между тем постановлением ВЦИК от 13/26 февраля 1922 г. предписывалось изъятие всех драгоценных церковных вещей, в том числе священных сосудов, что с точки зрения церкви являлось святотатством. Это само по себе дало основание Уншлихту и начальнику секретного отдела ГПУ Самсонову в докладной записке Ленину от 20 марта на основании того, что патриарх Тихон и «окружающая его свора высших иерархов, членов синода» выступают против изъятия ценностей, считать, что есть все основания для ареста Тихона и членов Синода и необходимо «афишировать их перед местным голодным населением как врагов народа».
Усердствует и Троцкий, возглавлявший комиссию. 23 марта 1922 года в Политбюро (специальная копия – В. Молотову) направляется его предложение форсировать изъятие и продажу за рубеж ценностей русской церкви. Соответствующий циркуляр на этот счет посылает в партийные комитеты и Молотов.
Ряд людей понимали, какие духовные потери стояли за этой акцией. Как ни странно, на первый взгляд, но Н. Троцкая, бывшая одним из руководителей музейного дела, в записке от 27 июля 1922 г. на имя А. И. Рыкова протестовала против изъятия из музеев вещей, имеющих художественную ценность. Разве вы не знаете, писала она, какое значение имеют художественно-культурные ценности, находящиеся в музеях и ярко освещающих творчество, созданное вековой работой ряда поколений русского народа. Не знали и знать не хотели. Письмо было ведомством А. И. Рыкова проигнорировано и начала работать комиссия по изъятию «экспонатов высокоматериальной ценности» из музеев.
Сначала комиссия, в которую вошли известные деятели культуры, в частности Грабарь, стремилась описать историко-художественную ценность изымаемых реликвий, например: панагия, снятая с евангелия из Троицко-Сергиевской лавры; оттуда же – с жемчугами, бриллиантами и цветными камнями Митра Елизаветы Петровны; застежка от порфири с изумрудами и т. п. Но «сверху» последовал окрик – «такие акты, подробные, нам не нужны. Нам требуется… изъять столько-то пудов серебра, золота». Из управделами СНК прислали образец формы изъятия ценностей: столько-то пудов, на такую-то сумму сдано в Гохран. В итоге начальник металлофонда (отдела металло-алмазного фонда Валютного управления Наркомфина) Базилевич, входивший в руководство комиссией, доложил в СНК: изъято 25 фунтов золота в изделиях, серебра в изделиях до 35 пудов и до 150 карат бриллиантов. Итак, бесценные реликвии – на вес. Конкистадоры, как известно, также переплавляли сокровища инков и ацтеков. Куда пошли средства от продажи ценностей – на закупку хлеба или «мировую революцию» (в том числе приближение «коммунизма» для высшей партийной номенклатуры, их семейств и придворной челяди) – еще предстоит выяснить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});