расстегнул гимнастерку и вдохнул полной грудью свежий, напоенный запахом меда ночной воздух.
— Холодок, хорошо…
— Через час согреешься, — мрачно буркнул сосед и отвернулся.
Машина прибавила скорость.
Они ехали среди высоких нескошенных хлебов, сворачивая то вправо, то влево, через разрушенные села, через рощи и лесочки, наклоняя головы, чтоб ветки не били по лицу. Ветер свистел в ушах, и где-то впереди, точно зарницы, вспыхивали красные зарева, и медленно всплывали вверх и затем падали ослепительно-яркие ракеты.
Потом они долго сидели у стенки какого-то полуразрушенного сарая, и где-то совсем рядом строчил пулемет и рвались мины, и курить им строго-настрого запретили, а немного погодя пришли какие-то двое и раздали им винтовки и гранаты.
Сенька винтовки не взял, только гранаты — шесть «лимонок» и две РГД. Растыкал их по карманам и повесил на пояс.
Потом повели куда-то через огороды к речке. Посадили в траншеи. В траншее было пусто. Это были старые траншеи, они успели уже обвалиться и заросли травой.
«На той стороне, верно, немцы», — подумал Сенька и спросил у сержанта, который их вел, немцы ли на той стороне.
— Немцы, немцы, а то кто же. Вчера мы там были, а сегодня — немцы. Вот сидите и не пускайте их сюда. Понятно?
И Сенька сидел и смотрел на тот берег и щупал гранаты в кармане, а потом вынул и разложил их все перед собой.
В груди его что-то дрожало, он думал о Николае, и ему хотелось обнять его изо всех сил и сказать, что сегодня что-то произойдет. Что именно, он и сам еще не знал, но что-то очень, очень важное…
8
Под утро на той стороне речки что-то заурчало. Но было темно, и ничего нельзя было разобрать. Потом перестало. Заквакали лягушки. Выползла луна. Где-то сзади, в траншее, послышался разговор. Двое командиров подошли к Сеньке. Один хромал и опирался на палочку.
— Какой роты, боец?
— А мы не с рот… Мы с медсанбата, — ответил Сенька и вытянул руки по швам.
— А-а-а… — неопределенно протянул хромой и, помолчав, спросил: — Танки где гудели?
Сенька указал рукой в ту сторону, откуда доносился звук.
— К мосту прут, сволочи, — сказал хромой.
Другой командир выругался. У него был хриплый, простуженный голос.
— А куда ж? Конечно, к мосту.
За рекой опять заурчало. Сначала тихо, потом громче и громче. Хромой облокотился о бруствер и приложил руку к уху:
— Штук десять, никак не меньше.
— Часа через три рассветет.
— Часа через три, а то и раньше.
— Ч-черт…
— Синявский, что, убит?
— Убит.
— А Крутиков?
— И Крутиков… Эх, был бы Крутиков… К самому танку бы подполз и на мосту бы подорвал.
— И бутылки ни одной со смесью?
— Будто не знаешь…
Они помолчали.
— Пройдем во вторую, к Рагозину.
Они ушли.
Сенька проводил их глазами — некоторое время еще было видно, как мелькали их головы над траншеей, — и облокотился о бруствер. Луна поднялась уже высоко, и на той стороне был виден каждый домик. Они смешно лепились по самому откосу — берег был крутой. Чуть левее виднелась церковь. Из густой зелени выглядывала только маковка с крестом. Правее, вверх по течению, через реку тянулось что-то черное и плоское — должно быть, мост. Из-за домиков то тут, то там, осыпаясь золотым дождем, взвивались вверх ракеты и, осветив, как днем, белые домики и купы деревьев над рекой, шипя, гасли в камышах. Лениво строчили пулеметы. Красные и зеленые точки, догоняя и перегоняя друг друга, терялись где-то на этой стороне. Иногда около церкви начинал щелкать миномет, а потом откуда-то сзади доносились разрывы мин. С нашей стороны никто не отвечал.
Один раз, когда взлетела ракета, Сенька увидал трех человек, бегущих к речке, и понял, что это и есть немцы. Он чуть-чуть не бросил в них гранату, но вовремя спохватился — речка была широкая, метров восемьдесят, никак не меньше.
Опять послышались чьи-то шаги по траншее. Сенька обернулся. Те же двое, что проходили недавно.
— Ну как? — спросил один из них, останавливаясь около Сеньки.
— Да ничего. Стреляют помаленьку, товарищ… — Сенька запнулся, не зная, как обратиться, — было темно, и знаки различия никак нельзя было разглядеть.
— Лейтенант, — докончил за него командир и спросил, нет ли у него спичек.
— «Катюша» только, — ответил Сенька.
— Давай «катюшу».
Сенька порылся в кармане, вытащил длинный, с полметра, фитиль, кремень, металлическую пластинку для высекания огня — все аккуратно завернутое в тряпочку — и протянул лейтенанту.
— Мы здесь рядом будем, — сказал лейтенант и прошел немного дальше по траншее.
Сенька опять облокотился о бруствер и стал смотреть на противоположный берег. Слышно было, как командиры долго высекали огонь — очевидно, не зажигался фитиль, — потом один из них спросил, который час.
— Тридцать пять второго.
Помолчали.
— Надо решение принимать. Через час будет поздно.
— Надо…
— Кого ж послать? У меня три человека всего. Два из них раненые, а Степанов… да что о нем говорить.
— А гранат сколько?
— Гранат хватит. С гаком хватит. Ящиков пять. Да бросать их надо умеючи… Нету Крутикова. А Степанов только полные штаны наделает.
Они долго молчали. Было видно только, как вспыхивают папиросы. Потом тот, что хромал, сказал:
— Значит… кому-то из нас. Или мне, или тебе.
— Куда тебе, с ногой-то…
— Не ногами же кидать. Руки здоровые. А ты левой и на десять метров не кинешь.
— Кину или не кину — другой вопрос, через час танки уже здесь будут.
И в подтверждение его слов за рекой опять заурчало.
Сенька пристально посмотрел в ту сторону, где урчало, ничего не увидел, собрал с бруствера гранаты, подтянул потуже ремень, расправил складки спереди, надел скатку через плечо и, засовывая гранаты в карман, подошел к командирам.
Где-то вдалеке пропел петух.
9
Первый танк неуверенно как-то вылез из-за полуобвалившейся хаты и, точно поколебавшись, идти или не идти, медленно, переваливаясь с боку на бок, пополз к мосту. По нему никто не стрелял. Пушек в полку уже не было.
Танк медленно подполз к мосту. Остановился. Сделал три выстрела — снаряды разорвались где-то совсем недалеко, за спиной у Сеньки, — и пошел по настилу. Из-за хаты появился другой танк.
Сенька взял связку гранат и взвел центральную. Три другие связки лежали рядом на траве.
Танк медленно полз, громыхая гусеницами. Он был серый, и на боку у него был черный крест, обведенный белой краской. Рядом с крестом ярко-красным пятном выделялся какой-то нарисованный зверь с задранными лапами.
«Совсем как на картине, — вспомнил Сенька изображение танка, которое ему показывали, когда