И всё же не сбылось. Не поспела ночь на выручку. Уже в сумерках, принеся Гэру вымытую, откатанную и высушенную одежду, Алина увидела, что он собирает мешок.
— Куда?.. — помертвелыми губами спросила Алина.
Глаза у Гэра были несчастными и виноватыми, но всё же он ответил:
— Я должен идти. Понимаешь? Должен.
— Зачем? Это твой дом, тут всё твоё.
— Я понимаю. Здесь ты и дом, который может стать нашим, и дела хватит на всю жизнь, ведь затворище не исчезло, а лишь отступило на север. Но я должен идти не на север, а на восток. Если бы я только мог быть как все люди! К несчастью, я не человек, а перекати-поле, которое гонит западный ветер.
— Каждый человек до поры идёт неведомым путём, — попыталась возразить Алина, — но рано или поздно он должен прийти домой.
Гэр не слушал. Он подошёл к столу, со звоном высыпал что-то из сумки.
— В пути иногда попадаются такие вещи. Мне они не нужны, а тебе могут пригодиться.
Алина подошла, послушно глянула. На столе кучкой лежали золотые монеты дальних стран, и серебряные монеты дальних стран, и жемчуг, холодный, как разлука. И Алина сдалась, произнесла покорно: «Я соберу тебя в дорогу…» — а самые главные слова так и не прозвучали.
Гэр ушел, и вторая ночь была пустой и холодной, словно затворище, вернувшись, накрыло её тяжелой лапой.
* * *
Дорога давалась трудно. Тяжелей обычного давил на плечи мешок, и палка, с которой было пройдено бессчётное число земель, слабо помогала ногам. На третий день вечером, развязав мешок, Гэр обнаружил, что под немудрящим припасом, собранным Алиной, под хлебом и фляжкой сладкого сливового вина, под просторной одеждой, в которой он провёл единственный день своей семейной жизни, лежат увязанные в тряпицу деньги. Не взяла Алина его подарка. И, возможно, тяжкий золотой груз пригибает его к земле. Деньги и цветные камушки Гэр высыпал прямо в грязь, но идти легче не стало. Впервые мысли его были обращены не в будущее, а к пройденному, и ноги не хотели идти на восток.
Гнилое болото, по которому он пробирался уже четвертый день, не только не собиралось кончаться, но становилось всё более мрачным и отвратительным. Топи сменялись завалами трухлявых стволов, даже звериных троп не встречалось на пути, тишина царила окрест, лишь комары пели зудящую песню, да с ленивым бульканьем всплывали из трясины пузыри. Человек ли, зверь — здесь не мог пройти никто, любого засосёт, укутает тиной, превратит в бурый кусок торфа. И всё же Гэр шёл, как привык ходить всегда — не сворачивая и не обходя препятствий.
Болото впереди вздыбилось холмом густой жижи, противоестественно и страшно растущим, целенаправленно двинувшимся навстречу путнику, сумевшему забрести в эти дебри. Гэр приостановился было, затем прежним ровным шагом пошёл навстречу тому, что учуяло его и теперь собиралось напасть. Что бы там ни копошилось, ему лучше уступить дорогу. Десяток безглазых голов выметнулись из взгорбившейся грязи, потянулись к человеку. Гэр отмахнулся палкой, как когда-то от дракона; головы отшатнулись, а сзади громко и безвредно чавкнуло: монстр рассчитывал, что человек отступит хотя бы на шаг и угодит в угодливо подставленную главную пасть.
— Пусти, — сказал Гэр. — Я всё равно пройду.
Болотная гидра не слышала обращённых к ней слов, она была глуха, да и не умела она понимать таких вещей. Обычно, чтобы найти добычу, ей приходилось ползти в отвратительно сухие места, а потом неделями подкарауливать там неосторожную жертву. А тут пища пришла сама, и гидра не собиралась упускать её. Ложные головы наскакивали на человека то справа, то слева, а основное тело неуклонно подползало к увязшим в густом месиве ногам. И вот после очередного шага зыбкая почва раздалась под ногой, Гэр провалился в затхлую тьму. Он не испугался и не потерял головы, за годы, что он провёл в пути, с ним случалось и не такое. Гэр продолжал идти вслепую, на ощупь прокладывая путь. Идти на восток. Гидра почувствовала, что проглоченная пища ещё не сдалась и скоро пробуравит её рыхлый бок и выйдет наружу. Рано или поздно так и должно будет случиться, но не прежде, чем она сама этого захочет.
Гидра начала медленно переливаться вокруг идущего. Чудовищная пара вместе продолжила путь на восток. Гидру эта дорога устраивала, она и сама поползла бы именно туда.
Тьма, зловоние, липкая едкая жижа… Никакой опоры, ничего определённого вокруг. Нечем дышать, саднит разъеденная кожа. Гэр пытался палкой нащупать дорогу, но и палка не встречала твердой преграды, а потом попросту делась куда-то вместе с клочьями поветшавшей одежды. Теперь оставалось одно — упрямо идти туда, где чудился восход, уже не думая о том, чтобы сокрушить преграду, но только пройти насквозь, ибо у всякого препятствия должна быть граница. И он прошёл, вывалившись к тусклому свету, который с трудом различили больные глаза.
Гэр упал на дно торфяной ямы, до половины залитой водой. Он понимал, что испытания не кончились, но не мог сдержать злорадного чувства по отношению к противнику. Что, съела? То есть, съела, конечно, но выплюнула невредимого… почти…
Гэр поднялся на непослушные ноги, сделал шаг в сторону берега. Грязная вода взбурлила, какая-то тварюшка кинулась на него, облепила бок, вцепилась беззубой пастью, стараясь оторвать кусок живого тела. Гэр ударил слабым кулаком:
— Пусти! Уж не тебе со мной тягаться!
Второе и третье болотное исчадия объявились рядом, потом их стало совсем много. Гэр, не обращая внимания на укусы, рванулся к берегу. Выйти хотя бы на подобие сухого, ощутить опору под ногами, а там он с ними разберётся. Главное, чтобы под ногами была земля, по которой можно идти.
Близкий берег вспух студенистой плотью гидры и опрокинул его обратно в яму.
* * *
Вечер. Алина вышла из дома, прикрыла дверь и села на пустую завалинку. Дверь была густо вымазана дёгтем — кто-то из прежних женихов постарался. Алина невидяще скользнула взглядом по позорной отметине. Что толку скоблить двери, всё равно заново вымажут.
Запах дёгтя, резкий и свежий, вызвал приступ дурноты, но Алина справилась с собой, не показав и вида, как ей нехорошо. Ничего, знала, на что шла, теперь привыкай и к позорной кличке, и к дёгтю на воротах, и к каторжной судьбе одинокой бабы.
Где-то теперь Гэр, куда идёт, какие преграды ломает? Ушёл на восход, ни разу не оглянувшись и не думая о том, что оставляет за спиной. Что поделаешь, здесь он увидел только дом, женщину и дело, достойное мужчины. Не разглядел главного — любви. И прошёл мимо, не поняв, что именно здесь нужно остановиться. Дорога, когда она не имеет конца, не имеет и смысла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});