Правило первое: чтобы преуспеть, нужно иметь «правильную» биографию, родителей с положением.
Правило второе: нужно последовательно становиться членом всех положенных общественно-политических организаций — быть октябренком, пионером, комсомольцем. Без этого нечего и мечтать о поступлении в престижное высшее учебное заведение, например в МГИМО или в МГУ.
Правило третье: надо по возможности учиться прилично, но помнить, что твои политические воззрения важнее академических успехов. Это вдвойне верно для тех, кто мечтает о «загранработе» или о журналистике, поскольку для этого требуется рекомендация школы и районного комитета ВЛКСМ, а их рекомендации — сугубо политические.
Правило четвертое: быть конформистом. Это главное содержание всех школьных уроков, да и не только школьных. Никогда не следует сомневаться в том, что говорит учебник. Никогда не высказывать собственного мнения, особенно если оно отличается от общепринятого. Нужно говорить то, что говорят все. Коли Сталин сказал, что Владимир Маяковский — лучший и талантливейший поэт нашей эпохи, то так оно и есть. Если сказано в учебнике, что Иван Грозный был великим царем, собирателем земель русских, значит, не сомневайся в этом. Если учитель биологии называет Менделя, Вейсмана и Моргана шарлатанами и мракобесами, если он утверждает, что генетика, равно как и кибернетика, есть буржуазная лженаука, помни — это истина, и не надо интересоваться их опытами и работами. Сомневаешься? А зря. Тебе-то не все ли равно? Ты же не планируешь устраивать революцию в биологии, ведь так? Не умничай, дорогой, говори то, что надо говорить, и зарабатывай таким образом очки. Это тебе зачтется.
В гостях у Ларри Кинга. Судя по серпу и молоту, это примерно 1987–88 г.
Подобные уроки были весьма предметными, их блестяще усвоили те, кто, с одной стороны, презирал своих «предков» за подлинную убежденность, но с другой — подражал им, разыгрывал из себя таких же убежденных, преследуя при этом одну-единственную цель: преуспеть, пробиться к кормушке, к привилегиям. Втайне они осуждали идеалы своих родителей, смеялись над ними, но публично клялись ими. На словах не было для них ничего важнее и святее построения коммунизма, на самом деле они рассматривали членство в КПСС как трамплин к карьере. Они питали собой систему, которая когда-то обещала осуществить человеческую мечту о счастливой жизни, но оказалась обманщицей. В этой системе важно было делать вид, будто живешь счастливо в лучшем из миров. Это общество поставило все с ног на голову, оно требовало от своих членов, чтобы они отвергли все нормы цивилизованных стран, оно требовало лицемерия в масштабах, еще не виданных миром. Мелкий пример: среди всех возможных привилегий чуть ли не выше остальных ценилась работа за рубежом (особенно на «враждебном» Западе). Но об этом не говорил никто. Более того, когда человек узнавал, что его отправляют «за бугор», он строил кислую мину, тяжело вздыхал, заводил песнь о чувстве долга — мол, если того требует Родина, то я, конечно, готов, но честно говоря, принимаю это поручение с тяжелым сердцем…
Никогда не забуду своих коллег журналистов-пропагандистов шестидесятых и семидесятых годов, которые, вернувшись в отпуск из командировки, в ответ на мои расспросы о жизни в США, Великобритании или еще какой стране печально смотрели на меня и отвечали: «Знаешь, очень там тяжело, слов нет как тяжело. И очень скучаем по дому…»
Никакой радости, никаких рассказов, никакого смеха и конечно же ни одного доброго слова о «проклятом Западе», о «загнивающей буржуазии» — а то не дай бог кто-то решит, что вам там нравится. А уж если об этом сообщат куда следует, тогда прости-прощай загранработа, забудь о шмотках, об аппаратуре, о прочих товарах, из-за которых, собственно, и стремились к таким поездкам. Так что мочи Америку, мочи Францию, мочи их всех от мала до велика, и тогда, даст бог, ты останешься в обойме и будешь дальше пастись на плодородных пастбищах империализма.
* * *
Сейчас, конечно, мало кто помнит, как это было, а многие попросту не знают. Нет сил как хочется назвать фамилии некогда прославленных политических обозревателй Гостелерадио СССР, «Известий», «Правды», «Комсомольской правды» и привести отрывки из их комментариев. Иных уж нет, а те далече, преподают, например, историю России и выдают себя чуть ли не за диссидентов, боровшихся против советской бюрократии… Воздержусь. Они-то прекрасно понимают, кто есть кто, они врали тогда и врут сейчас, пусть живут в своем позоре.
Кстати: уже когда перестройка была в полном разгаре, телеведущий Дмитрий Крылов, вооружившись камерой, стал заходить к политобозревателям и задавать им вопрос о том, не испытывают ли они чувства стыда (неудобства?) за то, что говорили раньше. Я довольно пространно ответил положительно, о чем потом пожалел, потому что, во-первых, никто, кажется, кроме меня так не ответил, и во-вторых, зачем метать бисер перед свиньями?
* * *
Лучше других преуспевали те, кто более умело приспосабливался к извращенным и искаженным ценностям этого престранного общества: чем больше чего-то хотелось, тем сильнее притворялись в обратном, чем сильнее это ненавидели, тем громче признавались этому в любви. Главным правилом этого общества было: делай, как я.
Вряд ли можно оценить всю глубину и масштаб коррупции, порожденной такой шизофренией. Но если верно, что это поколение презирает своих отцов за чистоту помыслов, за веру, то себя оно презирает еще сильнее за то, что притворяется верующим. Чем выше это поколение поднималось по иерархической лестнице, тем глубже оно погружалось в собственные мерзости; вместе с тем оно утешалось уверенностью в своей власти, в своем всесилии, в том, что никто не посмеет бросить ему вызов, и никто никогда не заставит его вернуться в нормальный мир и посмотреться в зеркало.
1994 г.
Конец этому положила перестройка.
Поначалу они ее поддержали. Разве не всегда они поддерживали вожака, разве для них не стало условным рефлексом повторять то, что он говорит, выражать ему преданность, восторгаться каждым его словом? Разве не так обеспечили они себе посты с вытекающими из них благами? Им, конечно, были знакомы слова о демократии, свободных выборах, народовластии, да они сами повторяли эти слова не раз и не два, но все это составляло часть игры, на самом деле ничего никогда не менялось, все оставалось по-старому. Собственно, на это они и ставили, но к тому моменту, когда поняли, что ставка ошибочна, что выбрали они не того коня, у них более не было средств для новой ставки, другими словами, они утратили власть. Ее отняла у них перестройка, она нанесла им удар, от которого нельзя оправиться, удар, который они считали невозможным в принципе и который заключался в изменении общественного сознания. Это второе поколение, поколение конформистов, ненавидит перестройку не потому, что она вынудила их усомниться в их идеалах, в их вере — у них никогда не было ни того, ни другого, — а потому, что она лишила их власти.