— Это ваши слова пустопорожни. А мои — жизненно необходимы. По крайней мере, вашему ученику они душу затронули.
Эмиссар глянул на адепта. Тот смотрел в пол.
— Эмиссар, — сказал Найлиас, — вы не можете не знать об орденской и братианской амнистии, которую с благословления ВКС объявил Коронный совет Бенолии. Любой орденец или братианин, который публично, через газету «Полицейский вестник» откажется от членства в братстве или ордене, полностью освобождается от ответственности как за само членство в запрещённых организациях, так и за поступки, совершённые по приказу их руководителей. Правительство гарантирует, что отказникам не будут задаваться никакие вопросы о других членах этих организаций и планах их действий. Больше того, отказникам гарантирована защита от мести со стороны… хмм… бывших коллег по отсутствию разума. Так что поторопитесь покинуть Бенолию, эмиссар. Через пятнадцать минут запись нашей беседы уйдёт на сервер полиции.
— Грязный и подлый предатель! И такой твари орден хотел даровать прощение!
Найлиас рассмеялся.
— А людей-то вам не хватает. Бегут от вас люди. Одни мертвяки остаются. Тело у них живое — жрёт, срёт, даже трахается, а душа в теле мёртвая. Хотя может и нет там никакой души, да и не было никогда. Я тоже был таким мертвецом. И чтобы к жизни вернуться, заплатил очень дорого.
— Предательством? — скривил губы эмиссар.
— Да, предательством. Но не тем, о котором пытаетесь толковать мне вы. Я предал ученика. Моё возвращение к жизни оплачено кровью Гюнтера. Больше того, я не смог уберечь от точно такого же предательства второго моего ученика, Николая. Он потерял побратима. Мы оба, как вылезающие из могилы умертвия, выпили ради своего воскрешения кровь Гюнтера. И знаете, что самое страшное и отвратительное? Спроси его об этом прямо, Гюнтер рад был бы отдать нам свою кровь. Но так не должно было быть! Если кто и смог стать подлинным братом Истины и настоящим рыцарем Белого Света, так это Гюнтер. Он должен был жить. Долго жить. Но вместо этого отдал свою жизнь нам. Это неправильно. Правильно было бы наоборот — наши жизни за него. Только вся беда в том, что Истина и Свет не способны отбирать жизни. Они могут только отдавать. И Гюнтер отдал.
— Что за вздор? — сказал, как плюнул, эмиссар. — В каждом деле неизбежны потери и…
— И я никогда больше не займусь делом, в котором потери норовят считать исключительно людскими жизнями. У меня есть занятия поважнее. Мой ученик хочет стать инженером. Так что мы будем коллегами. И я надеюсь, что скоро смогу гордиться тем, что мастерство Николая превзошло моё. Это значило бы, что учил я действительно хорошо. А ещё здесь на стройке есть женщина, от которой я очень хочу услышать «да» в ответ на моё брачное предложение.
— Ты вконец опустился на этой дрянной планете! Деградировал в обывателя.
— Я строитель. Я строю дома, в которых будут жить люди. Но вам не понять, что это значит — делать что-то для жизни. Кстати, эмиссар, орденцам-иностранцам вместе с амнистией Бенолия даёт гражданство и помогает с трудоустройством. Работа, само собой, не блеск, что-нибудь вроде уборщика, но зато есть общежитие и прокорм. На первое время, пока оглядишься и привыкнешь, неплохо. А дальше можно место и получше найти. Всё будет зависеть уже от вас.
— Благодарю, — не то скривился, не то оскалился эмиссар. — Вижу, что для ордена вы окончательно потеряны.
— Зато, как оказалось, ещё не потерян для людей. А значит и для жизни.
Эмиссар брезгливо повёл плечом и вышел из комнаты. Ученик тенью скользнул за ним.
…До космопорта ехали молча.
А в порту адепт сбежал. Возле билетных касс сунул эмиссару в руку свой мобильник, шмыгнул в толпу и исчез, как будто его никогда и не было.
— Ну и чёрт с тобой, — плюнул эмиссар. — Одним дерьмом меньше, воздух чище.
Купил билет, сел в звездолёт, с привычной скукой глянул в иллюминатор.
Место справа, на котором обычно сидел ученик, теперь заняла какая-то толстомясая тётка. Шумно возилась, устраиваясь перед долгим полётом, пыхтела, сопела, бурчала и ворчала, противно позвякивала золотыми украшениями, которых от тщеславия нацепила второе больше, чем требовал не то что хороший, а даже самый элементарный вкус. Пахло от тётки резкими духами и немытым телом.
Эмиссар брезгливо отвернулся.
В груди словно засел кусок льда, давил тупой неотвязной болью.
Эмиссар шевельнул плечом, пытаясь избавиться от скверного ощущения. Но боль стала лишь сильнее.
Некстати вспомнилось, что глаза у беглого адепта были карие с золотистыми крапинками. Когда он читал что-нибудь серьёзное, то всегда покусывал губу. Очень смешно ел мороженое-эскимо — согнувшись буквой «Г», чтобы не заляпаться. Но всё равно умудрялся посадить пятно на рубашку.
«В маленьких кафе мороженое подают в чашечках и с ложкой. Там у него встреча с любимым лакомством происходила без эксцессов».
Теперь ученика нет. За его побег эмиссара вряд ли накажут, как в своё время наказали Найлиаса, — людей действительно не хватает. Ограничатся выговором. А через полгодика и нового адепта подкинут. Если будет, кого подкидывать…
Лёд в груди давил всё сильнее. Эмиссар не выдержал этой боли, заплакал.
Толстуха в соседнем кресле резко задёрнула занавески, пряча эмиссара от людских глаз.
— Это ничего, — сказал она эмиссару. — Плачь. Это помогает.
И задёрнула занавеску со своей стороны.
Эмиссар остался совсем один.
= = =
В судебной инспекции началась пересменка.
Авдей выбрался из-за стола, взгромоздился на костыли и заковылял к выходу.
В коридоре к нему подошёл Паларик.
— Ваш знакомый с таким азартом и увлечением снимал работу судебной инспекции, как будто делал репортаж о любовном свидании стереозвёзд.
— На мой дилетантский взгляд, — ответил Авдей, — гораздо интереснее увидеть всесторонне освещённую деятельность судебной инспекции, нежели задницу очередной звездульки. Если ваш искушённый взор предпочитает второе зрелище первому, вас никто не ограничивает в праве выбора программы.
— Ну ты и язва! — не то возмутился, не то восхитился Паларик. — Сам журналистикой заниматься не пробовал?
Авдей отделался неопределённым жестом.
— Так я и думал, — кивнул Паларик. — Что писал? Или снимал?
— Писал. Иногда. — Авдей запнулся, подыскивая приемлемый для судейского слуха синоним слову «прокламация». — Я изредка писал маленькие заметки публицистического характера на социально-политические темы.
— Не хило, однако, — качнула головой Филимонова. — И получалось?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});