манере, которая позволяет отмотать назад, если пропустил «извините».
Она повернулась вполоборота, держа в одной руке десятифунтовую купюру, чтобы обеспечить себе место у стойки.
– Простите, я пролезла вперед вас?
Лицо ее не выражало ни малейшего намека на «простите», но к тому моменту мне уже стало безразлично. Волосы у нее были сумасшедше-буйные: кудряшки падали ей на лицо и, закружившись, рассыпались по плечам, когда она обернулась. На левой щеке красовался английский флаг, на правой – французский.
– Понятно, страхуете ставки, – указал я на флаги.
– Я наполовину француженка.
– С какой стороны?
Не очень-то оригинально, однако Майна рассмеялась и угостила меня пивом. Мы вышли на улицу и, не сговариваясь, двинулись подальше от выплеснувшейся на улицы шумной толпы, завернули за угол и уселись на низенькую ограду.
– У меня мама француженка. – Майна отхлебнула пива. – Точнее, алжирская француженка, она переехала в Тулузу еще до моего рождения. Папа у меня наполовину француз, наполовину англичанин, и мы обосновались в Англии, когда мне было шесть лет. – Она улыбнулась – В общем, я гибридная помесь.
Когда я ушел освежить бокалы, меня охватил страх, что Майна вдруг исчезнет, и я силой проложил себе дорогу к стойке, повторяя, что в любви и на войне все средства хороши.
– Почему так долго? – спросила она, когда я вернулся. Блеск глаз выдал ее недовольство.
– Извини, что опоздал, – улыбнулся я.
Майна училась на пилота. Прошло всего несколько недель с начала теоретического курса, с проживанием. Раньше я не встречался с летчицами, тем более такими молодыми и безумно привлекательными, и в голове у меня шумело отнюдь не от выпитого пива.
– Там все не столь ярко и захватывающе, – сообщила она. – По крайней мере, пока. Мы сидим в классах, как в школе, и математики у нас очень много.
– А когда начинаете летать?
– На следующей неделе. На «Сессне-150».
– А что это?
– Ну, скажем так, ей очень далеко до «Конкорда».
Я проводил Майну до дома. С ней бы я отправился вообще куда угодно. А когда мне надо было уходить, она так настаивала, что позвонит мне, хочет снова со мной увидеться, что между нами завязалось нечто этакое, серьезное. Я даже не спросил у нее телефон в обмен на свой номер. Я ни секунды не сомневался, что Майна позвонит.
Вот только она не позвонила. А когда я наконец-то набрался смелости зайти к ней домой, Майна уже съехала. Ни записки, ни сообщения. Меня просто бросили и забыли.
– Ну ты и идиот, – произношу я вслух.
У меня было все. Любимая женщина. Семья. Однажды я уже потерял Майну, а когда обрел вновь, то отринул от себя, и если не стану вести себя осторожно, то лишусь и Софии. Она постоянно цеплялась за Майну, и теперь, когда я здесь не живу, все превращается в борьбу за то, чтобы остаться в ее жизни. Нарушения привязанности лечатся годами – недостаточно находиться рядом с Софией на днях рождения, в каких-то особых случаях или по выходным. Мне нужно быть здесь, когда она поранит коленку, когда ей делается страшно по ночам. Важно показать ей, что я ее не брошу.
Я снимаю ноги с кровати. Может, я помогу закончить лепить снеговика, а София наденет ему шляпу и повяжет шарфик на шее? Даже если ей и не нужна моя помощь, я могу посмотреть. Похвалить, как хорошо все у нее получилось.
Я сбегаю вниз по ступенькам, вновь полный решимости быть… Что это за слово, постоянно мне попадающееся? Вовлеченным. Кладу телефон в карман, довольный собой. Я плюнул на сообщения и не ответил на них. Это доказывает, что у меня есть характер, что бы там Майна ни говорила.
Пол в коридоре мокрый, шлейф талого снега тянется в туалет на первом этаже. Они закончили.
– Слабачки вы, – говорю я, заходя в кухню. – Морозца не выдержали?
Бекка сидит около длинного кухонного стола и во что-то играет на телефоне. Я оглядываю пустую кухню.
– А где София?
– На улице. Я зашла приготовить горячий шоколад.
Чайник недавно вскипел, из носика поднимается пар, но кружек на столе нет.
– Не очень-то ты постаралась.
Я сую ноги в резиновые сапоги, стоящие около задней двери.
Наш садик представляет собой небольшой прямоугольник с запертым на замок сараем в углу и жалкой кучкой кастрюль на веранде. К сараю ведет засыпанная снегом дорожка, выложенная бетонными плитками. Садовники что из меня, что из Майны никакие – это место для игр Софии, вот и все.
Вот только сейчас она не играет.
В саду никого.
София исчезла.
Глава восьмая
Пассажир 2D
Меня зовут Майкл Прендергаст, и я поднялся на борт самолета, летящего рейсом № 79.
Каждый раз, когда в детстве я летал дальними рейсами, родители сидели в бизнес-классе, а я сзади, в ээкономклассе. Мама с папой по очереди вставали и заходили туда посмотреть на меня и задобрить шоколадками, которые им подавали к кофе.
– Тебе не нужно много места, – говорила мать. – К тому же, как только ты повернешь в самолете в бизнес-класс, то навсегда испортишься. Никогда не захочешь опять лететь эконом- или турист-классом.
Я не видел смысла в ее словах. У нас было достаточно денег, чтобы лететь бизнес-классом – на выходные в Лиссабон или на две недели на остров Мюстик, где мы каждый год отдыхали на вилле одного из клиентов отца. Зачем тесниться, если можно путешествовать с комфортом?
Через пять часов полета на Антигуа я прокрался в бизнес-класс, чтобы поглядеть на родителей. Было уже поздно, почти все спали, и я, затаив дыхание, на цыпочках шел по проходу туда, где в кресле растянулась мама. Я был двенадцатилетним дылдой, слишком крупным, чтобы уместиться с кем-то в кресле, но мне как-то удалось втиснуться.
– Тебе сюда нельзя.
– Я на минуточку.
Мама дала мне упаковку чипсов, бутылку газировки и включила наушники, чтобы я мог смотреть телевизор. Я пощелкал каналы – их оказалось в четыре раза больше, чем в экономклассе, – но у меня не представилось шанса даже что-нибудь выбрать, когда над нами нависла чья-то огромная тень.
– Прошу прощения, – произнесла мама. Она улыбнулась стюардессе виноватой улыбкой типа «бац, меня застукали!» и сняла с меня наушники.
– Ну что, пошли? – Стюардесса улыбнулась маме в ответ, однако впилась ногтями мне в плечо, когда вела меня обратно.
Щеки мои пылали от стыда. Я никому ничего не сделал, и что плохого в том, чтобы позволить мне там посидеть? Родители тоже хороши! Как они посмели отнестись ко мне как к человеку второго сорта?
Когда мы приземлились, я наблюдал, как первыми выходили пассажиры бизнес-класса, всматривался в их одежду и багаж, мысленно составляя список брендов, которыми хотел бы окружить себя в жизни. У родителей были чемоданы