Читать интересную книгу Кризис психоанализа - Эрих Зелигманн Фромм

человека искренне верить в предметный мир вне его самого».

Марксова концепция истинно человеческой потребности – потребности в другом, потребности выразить, обратить свои способности на адекватные им объекты, – может быть в полной мере понята, если обратить внимание на концепции синтетических, нечеловеческих, порабощающих потребностей. Современная психология мало интересуется критическим анализом потребностей; она принимает законы промышленного производства (максимальная производительность, максимальное потребление, минимальные трения между людьми) в предположении, что сам факт того, что человек чего-то желает, есть доказательство его законной потребности в желаемом. Ортодоксальный психоанализ, сосредоточенный по преимуществу на сексуальных, а позднее на разрушительных потребностях в добавление к самосохранению, не видел оснований заниматься более широким спектром потребностей. Маркс, с другой стороны, в силу диалектической природы своей психологии очень ясно показывал двойственный характер потребностей и фактически использовал это положение для самой жесткой атаки на научную психологию. «Что думать о науке, – писал он в «Экономико-философских рукописях», – которая не ощущает собственной неадекватности, для которой ничего не значит великое богатство человеческой деятельности, за исключением, возможно, того, что может быть выражено в единственном обороте – “потребность”, “обычная потребность”?» «Потребности», не являющиеся человеческими, очень кратко охарактеризованы Марксом: «Каждый человек спекулирует созданием новой потребности у другого, чтобы заставить того пойти на новую жертву, погрузить его в новую зависимость, соблазнить новым видом удовольствий… Каждый старается поставить над другими чуждую силу, чтобы найти в этом удовлетворение собственной эгоистической потребности. С ростом множества объектов, таким образом, растет сфера чуждых интересов, на которые человек обречен. Каждый новый продукт есть новая возможность взаимного обмана и грабежа. Человек становится все более “бедным” как человек… Это субъективно показывает, что факт увеличения производства и потребностей отчасти становится хитроумным и расчетливым угодничеством перед нечеловеческими, скверными, неестественными, воображаемыми желаниями… В результате производство слишком большого количества полезных вещей производит слишком много бесполезного населения. Обе стороны забывают, что расточительность и бережливость, роскошь и лишения, богатство и бедность равны друг другу».

Этим различением истинных и воображаемых человеческих потребностей психология Маркса говорит об одном из самых важных положений, касающихся теории потребностей и влечений. Вопрос о том, как отличить человеческие и нечеловеческие, истинные и воображаемые, полезные и ядовитые потребности, является, несомненно, фундаментальной психологической проблемой, которую ни психология, ни фрейдовский психоанализ даже не начинали исследовать, поскольку не делали такого различия. Да и как они могли бы его сделать, когда их моделью является отчужденный человек, когда тот факт, что современная индустрия создает и удовлетворяет все больше и больше потребностей, что воспринимается как признак прогресса, когда концепция свободы наших дней по большей части отражает свободу потребителя выбирать между разными и практически одинаковыми марками одного и того же товара, доступными ему по цене, – свободы потребителя, совершенно отличной от свободы предпринимателя XIX столетия? Только диалектическая и революционная психология, которая видит человека и его потенциал за внешностью ущербного индивида, способна провести различие между двумя видами потребностей, изучение которых может быть начато теми психологами, кто не путает внешность с сущностью. Следует заметить, что Маркс, сделав такое различение, был вынужден заключить, что бедность и богатство, аскетизм и роскошь – не противоположности, а эквиваленты, базирующиеся на фрустрации человеческих потребностей.

До сих пор мы имели дело с Марксовой концепцией влечений и потребностей в общей форме. Можно ли в психологии Маркса найти что-то более специфическое? Разумеется, можно, хотя ни в коей мере не столь систематизированное и полное, как можно было бы рассчитывать найти в работах, посвященных исключительно психологии.

Как уже говорилось, для Маркса концепция любви – центральная при описании отношений человека с внешним миром. Центральная она и для процесса мышления; основной пункт критики «герра Эдгара» в «Святом семействе» – как раз то, что он пытается избавиться от страстной любви ради того, чтобы найти спокойствие познания. В этом контексте Маркс приравнивает любовь всему, «что есть жизнь, всему, что есть непосредственный чувственный опыт, тот реальный опыт, о котором заранее не известно, когда и откуда он придет». В том, что касается человеческих отношений, Маркс полагает, что «непосредственное, естественное и необходимое отношение одного человеческого существа к другому есть отношение мужчины к женщине… Отношение мужчины к женщине есть самое естественное отношение одного человека к другому».

Очень интересно сопоставить эту Марксову концепцию с концепцией сексуальности по Фрейду. Для Фрейда сексуальность (а в более поздних работах разрушительность) есть центральная страсть мужчины. Как я уже указывал, эта страсть понимается как использование мужчиной женщины для удовлетворения химически порождаемого сексуального голода. Знай Маркс теорию Фрейда, он раскритиковал бы ее как типично буржуазную теорию использования и эксплуатации. В центре Марксовой концепции человеческих отношений мы находим не сексуальность, а Эрос, лишь одним из выражений которого является сексуальность. Здесь под Эросом понимается специфическое влечение мужчины и женщины друг к другу, что является фундаментальным влечением всей живой материи.

Другой базовой категорией психологии Маркса является противопоставление жизни и смерти, не в биолого-физиологическом смысле, а в психологическом. (Во многих отношениях эта концепция затрагивает фрейдовские инстинкты жизни и смерти, но без предположения о биологическом субстрате; скорее она приближается к тому, что я называю биофилией и некрофилией – любовью к жизни и любовью к смерти.) Может быть, самый главный вопрос в психологии Маркса заключается в том, мотивированы ли человек, класс, общество духовным родством с жизнью или со смертью. Именно в этой дихотомии коренятся в эмоциональном плане вражда Маркса к капитализму и любовь к социализму. Это различие Маркс упоминает во многих местах; я процитирую только самое известное его высказывание, содержащееся в «Коммунистическом манифесте»: «В буржуазном обществе живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд. В коммунистическом обществе накопленный труд – это лишь средство расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс рабочих. Таким образом, в буржуазном обществе прошлое господствует над настоящим; в коммунистическом обществе – настоящее над прошлым». Или, как говорит Маркс в другом месте, власть капитала есть «владычество над живым человеком мертвой материи». Эрос и любовь к жизни – два центральных влечения неотчужденного человека. Они заданы человеческой природой и проявляются в тех общественных условиях, которые позволяют человеку быть тем, чем он мог бы быть. В число страстей, которые создаются капиталистическим обществом и правят в нем человеком, Маркс включает все виды алчности как заменителя любви и жизненной силы, а именно стяжательство, жадность, потакание своим слабостям. Его анализ аскетичного, накопительского характера буржуа XIX столетия и сибаритства тех, кто мог позволить себе роскошь, являет собой знаменательную веху в развитии динамической характерологии применительно к разным классам общества. Поскольку все психологическое мышление Маркса динамично, а не