ни сбоку, ни сзади, – тотчас же забить во все данные им действующим законодательством колокола, тотчас же после того, как была фактически растоптана воля миллионов людей, выступивших на референдуме за сохранение Союза ССР. Они должны были немедленно возбудить уголовные дела по всем фактам посягательств руководителей любого ранга на существующий конституционный строй, вне зависимости от их фамилий, должностей и званий!
И уж, во всяком случае, не дожидаться при этом вопиющего факта формирования совершенно неконституционного органа – Государственного Совета СССР, чтобы хоть как-то в правовой плоскости намекнуть, что ли, как это сделал в ноябре 1991 года В. И. Илюхин уже после своего отстранения от должности, на целесообразность и необходимость уголовного преследования М. С. Горбачева за предпринятые им действия по созданию абсолютно нежизнеспособного, искусственного механизма в целях скорейшего признания независимости прибалтийских государств. Не было, точнее – не стало более Прокуратуры СССР после 23 августа 1991 года, хотя в этот день ко мне в кабинет на Лубянке вместе с российским прокурором В. Степанковым и тележурналистом Медведевым явились для производства обыска также и представители союзной прокуратуры…
Мне как-то довелось поприсутствовать в 1990 или 1991 году то ли на всесоюзном совещании руководящих работников прокуратуры, то ли на расширенной Коллегии Прокуратуры СССР в здании на Пушкинской ул. (теперь Большая Дмитровка) – приехал туда для срочного доклада В. А. Крючкову неотложных документов. Сидел в задних рядах президиума этого собрания, глядел на заполненный прокурорским генералитетом зал, слушал их дежурные, казенные выступления и откровенно тосковал: вы что же, коллеги, не видите и не ведаете, что в стране творится? Что же ваши речи звучат столь же нудно и заунывно, как на каком-то зачуханном провинциальном партактиве брежневского периода? Где же ваша острота в оценке ситуации, где ваш собственный, профессиональный угол зрения на происходящее, где, наконец, ваша партийная принципиальность, ведь вы еще вчера все поголовно были членами КПСС?
Когда в период перестройки по органам безопасности был открыт массированный огонь из всех видов информационного оружия под предлогом осуждения репрессий 30-х гг., я в числе других руководящих сотрудников на одном из оперативных совещаний предложил руководству КГБ СССР: хватит отмалчиваться, давайте расскажем обществу не выгодную кому-то в Кремле или на Старой площади полуправду, а выложим народу полностью всю правду о деятельности «Особого Совещания» и пресловутых «троек» с публикацией имеющихся в наших архивах многочисленных документальных материалов. Благо хрущевские последыши не успели все компрометирующие его самого и других скрытых троцкистов документы в ведомственных архивах подчистить…
И напомним заодно нынешнему поколению граждан страны, что в состав этих органов (промежду прочим, вполне легитимных, созданных по решению высших органов законодательной власти страны), помимо руководителя НКВД, входил также прокурор соответствующего ранга, призванный олицетворять торжество «социалистической законности» при вынесении внесудебных решений.
А саму эту знаменитую и даже в чем-то популярную в современном антитеррористическом общественном сознании «группу из трех комиссаров в пыльных шлемах» возглавлял отнюдь не чекист, а первый секретарь областного или республиканского комитета партии – и именно за ним было последнее слово, последняя точка в приговоре.
Почему же всю негативную оценку результатов деятельности органов прокуратуры в период репрессий мы должны сводить лишь к критике «одиозной» личности – А. Я. Вышинского, которого, к слову будет сказано, в кругу профессионалов дипломатической службы до сих пор почитают как фигуру, равновеликую В. М. Молотову? И который, помимо всего прочего, возглавлял в определенный период и советскую внешнюю разведку, совмещая пост министра иностранных дел с постом руководителя Комитета по делам информации (КИ) при МИД СССР, т. е. разведки. Да не просто разведки, а объединенной советской разведки: и внешнеполитической, и военной, все тогда было «в одном флаконе», ГРУ ГШ ведь тоже в состав КИ вошло. Именно при нем советская разведка успешно «тырила» американские и британские атомные секреты, в том числе через всемирно известных ныне супругов Розенберг и других менее «засвеченных» зарубежных агентов, именно в его бытность главой советской разведки США буквально захлестнула волна маккартизма и «охоты на ведьм».
Но вернемся к событиям в Арзамасе. Как вы думаете, можно ли из трагедии извлечь вполне ощутимый «научный навар», совершить научное открытие? Оказывается, можно. В 2007 году в ГОУ Нижегородский государственный технический (!) университет Анна Гариковна Сагателян успешно защищает диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук по специальности «Отечественная история» под названием «Деятельность центральных и местных органов власти по ликвидации последствий техногенной катастрофы на станции Арзамас-1 4 июня 1988 года», написанную аж на 243 страницах. По содержанию автореферата этого научного труда можно легко убедиться, что бессмертный дух кафедры марксизма-ленинизма, научного коммунизма и исторического материализма успешно живет и побеждает на новом этапе развития послесоветской России. «Социально-экономическое развитие Арзамаса, его городского хозяйства и социальной сферы», «восстановление и строительство нового жилья, объектов народного хозяйства и социально-культурной сферы», решение гуманитарных и социальных проблем пострадавших и т. д. – такие заголовки разделов вам ничего не напоминают из недавнего прошлого?
Итак, что же кардинально нового привнес в историческую науку диссертант? Мы, наконец-то, благодаря ему разобрались в разнице между терминами «авария» и «катастрофа». Как отмечает автор, «с первых дней катастрофы на станции Арзамас-1 происшедшее событие многие, начиная с высших звеньев руководства страной, прессы и электронных СМИ, относили к разряду аварии. Известны принципиальные отличия терминов «авария» и «катастрофа». Так, под «аварией» (итал. Avaria), от араб. Авар, «повреждение, ущерб», понимается выход из строя, повреждение какого-то механизма, машины и т. п. за время работы, движения (Советский энциклопедический словарь). В то же время катастрофа: греч. katastrophe – переворот, уничтожение, гибель – это внезапное бедствие, событие, влекущее за собой трагические последствия (разрушение, уничтожение, гибель чего-либо, кого-либо (Военный энциклопедический словарь. М., 1986). Из приведенных терминов наглядно просматривается их принципиальное отличие. На наш взгляд, это стремление к замалчиванию, уменьшению содеянного – один из пороков прошлой авторитарной системы управления государством»[23].
Вот так, славяне. Попробуйте только сказать теперь: «Авария на Чернобыльской АЭС» – сразу в научные ретрограды попадете. А бывшему губернатору Нижегородчины Ходыреву и мне, грешному, впору автоматом ученую степень «доктор исторических наук» присваивать за поистине революционную смелость и отвагу нобелевских (или, по крайней мере, сталинского-ленинских) научных первопроходцев в использовании строго научных понятий и терминов «диверсия» и «диверсант». В другой главе книги я еще подробно остановлюсь на выдающемся вкладе ученых-гуманитариев-обществоведов в развитие отечественной науки.
Однако шутки в сторону – предмет повествования очень серьезный. Ровно через год (!), 4 июня 1989 года, под Уфой происходит самая тяжелая по своим последствиям железнодорожная катастрофа двух поездов, случившаяся в результате взрыва газа из поврежденного магистрального трубопровода[24]. Простое совпадение дат