Читать интересную книгу Шутка Приапа, или Обречение смолоду - Виктор Широков

Развернутый титульный лист на двух языках (русском и французском) гласил: "Ключ к русской грамматике для французов или переводы задач, содержащихся в этой грамматике, составленный Павлом Фукс, профессором. Третье издание, пересмотренное, исправленной и дополненное Б. Манасевичем. Франкфурт на Майне. Карл Югель, книгопродавец-издатель (М. Абендрот). 1888". (Для удобства читателя текст приводится в современной транскрипции. Французский титульный лист не воспроизводится из-за экономии места).

Первая мысль у Гордина была: "Жаль, очень жаль, что только ключ, без самой грамматики. А то бы, глядишь, французский выучил..." Потом он горько усмехнулся, вот тебе и международная книжная ярмарка, франкфуртское изобилие, и Карл Карлович на подхвате, чего изволите. Он, казалось, был уже готов сидеть в Лефортово хоть до морковкина заговенья, тем более с такими удобствами. Всезнающий друг и советчик современных москвичей, назабвенный "Московский комсомолец", например, недавно писал, как уважаемые и суперуважаемые дельцы и предприниматели находятся под следствием в жутчайших тюремных условиях: 50 человек на 30-ти метрах, 150 человек там, где должны быть размещены 30... А тут - чистота, тишина, порядок, бесплатное трехразовое питание и ещё антикварные книги в подарок от следователя. Не домзак, а санаторий, подарок судьбы.

Владимир Михайлович ещё не знал, что сидеть ему придется ещё немало, что Викториныч после сегодняшней беседы по душам уже никогда не появится, провалится как сквозь землю (таково, вообще, между прочим, свойство многих встречающихся нам людей на жизненном пути, только мы не обращаем на это почему-то внимание, озабоченные только собственным выживанием и своим неукротимым бегом к смерти: только бы успеть добежать первым, только бы выиграть, только бы опередить впереди бегущих! Вот он, театр абсурда, ежедневный и воистину небесплатный, потому что расплачиваемся очередным мгновением ускользающей, как шагреневая кожа, жизни!), а его дар станет составной частью очередного нетленного гординского произведения, половинной составляющей романа "Ключ" (есть, есть одноименное творение у М. Алданова, но Гордин его не читал и пока читать не собирался, тем паче, что и не мог, чтобы не быть обвиненным ниухомнирыльско-сержантовской четой в плагиате! И Наташевич оченно не советовал, Наташевич вообще был большой дока и пурист по части заимствований, гордясь своей архивно-книжной компиляцией, на которую бесконечно ссылались ученые поляки и французы. Что ж он умел находить свои слова, комар носу не подточит!).

На этом разнообразные, как видите, мысли его прервал щелчок открывшегося окошка в двери, через которое ему передали пачку писчей бумаги и шариковую ручку, с наказом не пытаться последнюю развинчивать, она все равно наглухо запаяна, так как у бывалых людей, блатарей, и стержень ручки может служить смертельным оружием. Выслушав охранительно-охранниковскую сентенцию, Гордин внутренне отмахнулся, а внешне, улыбнувшись по-чеширски, попытался поблагодарить сердобольных стражей порядка, но окошко уже захлопнулось и он снова оказался один на один со своей изъяхвленной совестью и решил вести с ней диалог при помощи извечного литературного приема тур-де-брас. "Салам, калам!" - пошутил он, глядя на ручку (для сведения незнающих, салам - означает приветствие, а калам - перо, как ему свято верилось в отсутствие всякого рода справочников и других учебных пособий, заменяющих память).

"Ключ" пока ещё не был написан, но в любом случае он не предназначался для цитирования в "Шутке Приапа", на что у нас, надеюсь, ещё будет другое время и другое место.

А сейчас нас ожидает восстановленное по памяти окончание триллера XIX века. Вообще, Гордин последнее время не мог жить современностью или ему это усиленно не давали. Тайной за семью печатями была для него жизнь современников, покупавших акции, живших на дивиденды, совершавших головокружительные карьеры министров и советников косноязычного президента. Не далее, как два дня тому назад в той же бульварной газетенке чуть ли не перед своим задержанием он прочитал, плюясь, полную поддельно-неподдельного восхищения статейку об одном удачливом чеченце, толком нигде не учившемся, работавшем лет до тридцати чабаном, но после случайного знакомства с более юным авантюристом, недоучкой-студентом и однофамильцем (или все-таки родственником?) широко известного генерала КГБ, приехавшего в Москву без копейки денег и мгновенно ставшего генеральным директором мощного концерна (производящего, конечно, воздух, но зато имеющего колоссальную прибыль) и организатором самой большой в России денежной лотереи, чудо-человека, честно и исправно платящего невозможно-огромные налоги, мечту женщин бальзаковского общества, надежнейшего столпа современного общества, наконец. Журналистка писала компотом, выпрыгивала из трусиков и лезла из кожи вон, доказывая и так очевидные достоинства героя своего интервью, а сколько осталось между тем в тени обиженных и разоренных, оскорбленных и умервщленных, если не лично им, то его людьми! Сколько легко и изящно украденных денег из государственного (а по сути нашего с вами) кармана перекочевало на его зарубежные счета, а то и просто в его личную тумбочку зачем про это писать! Это банально и неинтересно. Великая российская мечта, наподобие опередившей её по времени американской, уже начала свое неуклонное восхождение к зениту, и то, что одним из первых героев стал невежественный, но клыкастый симпампушка-чеченец, только доказывает универсальность формулы: или ты, или тебя...

С последними сакраментальными, хотя и совершенно ординарными раздумьями Гордин сел за стол и стал готовиться к развязке новообретаемого романа об удивительной могиле на кладбище его родного города П.

Герои и реальные люди, носившие одинаковые имена и фамилии по прихоти ли судьбы или по прихоти невзыскательного автора, образовывали причудливые танцевальные пары, исполнявшие попеременно то буги-вуги, то кэк-уок, то рок-н-ролл, то гавот или мазурку. Луна и солнце попеременно показывали друг другу кукиши через озонные дыры, все шире расползавшиеся над псевдодемократической Россией, а царское прошлое стыдливо закрывалось фиговым листком отмены крепостного права.

Реальная Таня Панина забрала у него почти все дефицитные сигареты, выпила массандровское вино и, не дав желаемого, уехала в Ялту. Виртуальная Таня Панина выбросилась из окна, бедная святая неопытная девочка.

Вот оно, единство и борьба противоположностей. Вот сосуществование двух форм общественного устройства: реального и вымышленного.

Реальный Евгений Витковский (ну не я же сотворил его, между прочим!) в это время составлял очередной том Киплинга и переводил почти одновременно с полутора десятков языков, поражая Гордина и его alter ego своей неиссякаемой работоспособностью и профессионализмом, чего, впрочем, было не занимать и пишущему сие. А виртуальный Евгений Витковский, действуя по канве неизвестного, скорее всего давно умершего автора, должен был и по житейской логике, и по всем законам жанра скоро понести заслуженное наказание. Он же не чеченец какой, чтобы жить несмотря ни на что в свое удовольствие, убивать и грабить, и наконец умереть в свой урочный час после нескольких паломничеств в Мекку и Медину святым человеком, образцом подражания для правоверных соплеменников.

А самый что ни на есть настоящий кузен Марианны Петровны Станислав Витковский жил-поживал в деревеньке под Чердынью, чуть ли не в остатке имения, достраивая наконец свой собственный дом, мечту всей своей жизни, то моряка атомной подлодки, то фотографа, то тренера по горнолыжному спорту; разводя сейчас пчел, как его покойный дядя, отец Марианны Петровны, и еле-еле кормясь этим малоприбыльным бизнесом, в редкое свободное время читая и перечитывая провинциальные издания Майн Рида и Ивана Ефремова, разойдясь с очередной женой по причинам, которые обнародовать мы просто не имеем морального права. Посланные злокозненной тещей Гордина ему в подарок на пятидесятилетие сто американских долларов мгновенно превратились в дым и миф, были истрачены долгой уральской зимой на отопление дома-чудища, дома-гиганта, а недостроенный дом настоятельно требовал все новых и новых денежных инъекций.

Горячо любимая единственная дочь Гордина Злата неспешно писала кандидатскую диссертацию о зарубежных и отечественных иллюстраторах дилогии Л. Кэрролла "Алиса в Стране Чудес" и "Алиса в Зазеркалье" только что отксерив первое издание "Ани в Стране Чудес" В. Сирина (Владимира Набокова). А её муж Андрей Кларенс собирался лететь с Сарфоновым в Минусинск, где, к счастью, стояла вполне плюсовая погода и можно было спокойно отснять очередную главу популярного телесериала бурного тридцатилетия "65-95".

Марианна Петровна в это время читала очередную насыщенную фактами и эмоциями лекцию по философии будущим бэби-ситер и продавцам чудо-конфет "Сникерс", а её позабыто-позаброшенный Гордин сидел тем временем в забытой Богом крысиной норе один-одинешенек и самозабвенно сражался с вызванными им же самим призраками, умножая тем самым их сущности.