— С удовольствием.
Мы с принцессой пили кофе за маленьким столиком в ее покоях. Хороший кофе — алькасарский. Чудесный аромат.
Фрейлины, сидевшие в противоположном углу комнаты, гадали на картах. Или делали вид, что гадают, тщетно пытаясь подслушать наш разговор. Специально для таких случаев скрытные маги давным-давно придумали одно хитрое заклинание.
Нет, не заглушающее звук, это вызвало бы подозрение. До уха постороннего долетали лишь случайные, ничего не говорящие фразы, вырванные из контекста или создающие впечатление светской беседы. Вот мы с принцессой, к примеру, рассуждали о погоде. Так, во всяком случае, думали фрейлины.
— Знаете, Гийом, — сказала Ангела, собственноручно наливая мне вторую чашку — большая честь, кстати, — я много думала над вашими словами, пыталась проанализировать сложившуюся ситуацию, говорила с дядей. Вы напрасно отказались от любви. Струсили, бежали. И теперь завидуете тем, кто любит. Считая, что вам это уже недоступно. Этот запретный плод — вы сами себе его запретили — вас манит. Но вы его боитесь, боитесь нарушить данное самому себе обязательство. Боитесь вновь полюбить. Скинуть броню равнодушия, холода, презрения и безразличия. Опять испытать те полузабытые чувства…
Я не удержался и вставил:
Терять рассудок, делатьсяЖивым и мертвым, стать одновременноХмельным и трезвым, кротким и надменным,Скупым и щедрым, лживым и прямым;Все позабыв, жить именем одним,Быть нежным, грубым, яростным, смиренным,Веселым, грустным, скрытным, откровенным,Ревнивым, безучастным, добрым, злым;В обман поверив, истины страшиться,Пить горький яд, приняв его за мед,Несчастья ради счастьем поступиться,Считать блаженством рая тяжкий гнетВсе это значит: в женщину влюбиться;Кто испытал любовь, меня поймет.
— Вы это имели в виду? Извините, что перебил. Мне все это знакомо, даже слишком хорошо знакомо, — сказал я, закончив читать стихотворение. — Зависть здесь ни при чем. Как можно завидовать тому, что приносит боль, горе и разочарование? Я долго шел к тому, чтобы убить любовь. Отказаться от нее навсегда. Закрыть сердце. Мне это удалось. Не сразу, но удалось. И еще, Ангела, если мы не хотим поссориться, никогда не называйте меня трусом, даже образно. Я никогда ни от чего не бежал, всегда шел навстречу. Поэтому и выжил там, где другие умирали. Стал тем, кто я есть сейчас. Эта «броня», как вы сказали, — единственное, что спасает, когда любовь начинает убивать. И, примерив ее один раз, убеждаешься в том, что она необходима, и больше не снимаешь.
— Вы прочитали мне прекрасные строки. — Ангела выслушала меня, не перебивая. — Теперь прошу, задумайтесь над этими:
Меня сочли погибшим, наблюдая,Как тягостно владеет горе мною,Как меж людей бреду я стороноюИ как чужда мне суета людская.Я погибал. Но мир пройдя до края,Не изменил возвышенному строюСреди сердец, что обросли корою,Страданий очистительных не зная.Иной во имя золота и славыОбрыщет землю, возмутит державы,Зажмет весь мир в железное кольцо.А я иду тропой любви неторной.В моей душе — кумир нерукотворный —Изваяно прекрасное лицо.
— Хорошие стихи, — похвалил я. — Надеюсь, не Луис де Кордова?
— Нет, Гуттьерье де Сетина. Известнейший рыцарь-поэт. Умер незадолго до моего рождения.
— Я плохо знаю вашу литературу.
— Речь сейчас не об этом, — напомнила мне принцесса.
— Да, — согласился я. — Наши пути с героем вашего сонета разошлись. Он был благородным рыцарем, человеком слова и чести, а не странствующим магом. Ему не приходилось убивать друзей и любимых. Мое же сердце не выдержало «очистительных страданий» и обросло — не корой, а железом. Отринув любовь, я «обрыскал землю, возмущал державы», причем весьма успешно, вот только «весь мир зажать в железное кольцо» не получилось. В моей душе один кумир — я сам. Гийом Бледный. Играющий со смертью. Игрок. Смерть. Главное — я.
— Человеку не дано понять себя до конца. Вы не можете утверждать, что вам известны все закоулки вашей души, — не сдавалась Ангела.
— Да, я знаю замечательные строки на эту тему, — вновь согласился с ней я.
Я знаю, как на мед садятся мухи,Я знаю смерть, что рыщет, все губя,Я знаю книги, истины и слухи,Я знаю все, но только не себя.
— Эти строчки, бесспорно, верны. Но верны они только для обычных людей, — подытожил я прочитанные мною строки.
— А вы считаете себя не обычным человеком? Может быть, полубогом, ибо так легко рассуждаете на темы жизни и смерти, отвергаете вечные истины, любите играть судьбами людей? — язвительно спросила принцесса.
— Да, я не обычный человек. Я маг. А маг должен познать в первую очередь себя. До конца. Без этого невозможно познать природу. Овладеть ее Силой, подчинить себе стихии. Рассуждения — опыт, которого у вас пока мало. Судьбы людей — уж не Изабеллу ли вы имеете в виду? Вы сами каждый день влияете на жизнь окружающих, приближаете, отдаляете от себя фрейлин, командуете слугами. Но даже об этом не задумываетесь. Мои же действия вас раздражают, ибо слишком заметны и касаются вашей подруги, — жестко ответил я.
Ангела надолго замолчала.
— Так к чему вы начали этот разговор, принцесса? — спросил я.
— Хотела доказать вам вашу неправоту. Убедить, что зря отвергаете любовь…
— И свести это все к Изабелле. Убедить меня дать ей свободу? — продолжил я.
— Это главная цель, но не единственная. Вы мне интересны, Гийом. Личности, подобные вам, встречаются крайне редко. Яркие, самобытные, непонятные. Чем вы живете, о чем и как думаете? — объясняла принцесса.
— Вы тоже весьма притягательная персона, Ангела. Об этом мало кто знает, но у короля от вас мало секретов. В людях вы разбираетесь отлично. Вас уважают не за титул, а за острый ум, наблюдательность, обаяние, умение говорить, а главное — слушать. Даже я в прошлый разговор перед вами раскрылся. А это много значит. Яркая личность. Я для вас загадка? Или я не прав? Думаете раскусить?
— Конечно. Не люблю загадок, — кивнула принцесса. Забытый кофе остывал в чашках.
— Зачем? Без загадок жизнь скучна.
— Надо, — улыбнулась Ангела. — У меня к вам несколько вопросов. Удовлетворите мое любопытство?
— Задавайте, но не обещаю, что на все отвечу, — предупредил я и захрустел сладкой воздушной вафлей.
— Сколько вам лет, Гийом?
— На сколько выгляжу, столько и есть.
— Нет. Вы же не дама, — улыбнулась принцесса. — Так сколько, на самом деле?
Я молчал.
— Лицо, если отбросить эту неестественную бледность, она вас старит, — лет тридцать пять. А вот глаза… У вас глаза старика, Гийом. В них столько усталости. Так сколько?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});