Читать интересную книгу Я украду твой голос - Сергей Бакшеев

Альберт Михайлович беззастенчиво присваивал труды талантливого подростка и вскоре приобрел славу оригинального композитора. А настоящему Композитору было всё равно. Пользуясь тем, что через дирижера он мог влиять на характер исполнения произведения, Марк экспериментировал с воздействием музыки на настроение слушателей. В определенных рамках это ему удавалось. Меняя партии отдельных инструментов, он мог придать произведению мягкую лиричность или, наоборот, усилить нервное напряжение. Но ему хотелось достичь большего. Постепенно он убедился, что одной лишь музыки, как бы она ни была сложна и изысканна, для экстремального воздействия на слушателей недостаточно. Самым мощным оружием в борьбе за психику слушателя, несомненно, являлся человеческий голос.

И Марк продолжил эксперименты. Иногда во время выступления Норкина он голосом за сценой помогал оркестру. Он мог подстраиваться и дополнять те или иные инструменты, усиливать эхо, изображать фоновое гудение или опускаться в тот диапазон звуковых колебаний, которые почти не различались обычным человеком. В такие дни оркестр Альберта Михайловича имел невероятный успех. Особенно это удавалось при исполнении патриотических, торжественных или трагических произведений. У зрителей сжималось сердце, слезились глаза, каменели спины, а когда звуковая вибрация затихала, они оттаивали от оцепенения и с восторгом аплодировали.

Так прошло три года. Марк сочинял музыку и помогал дирижеру во время репетиций и выступлений. Альберт Михайлович Норкин активно этим пользовался. Его слава и почести росли. Все привыкли, что долговязый сутулый парень с черными неряшливыми волосами, сквозь которые торчат странные оттопыренные уши, часто сопровождает известного дирижера. «Мой ассистент, — иногда представлял Марка Норкин, — помогает работать с бумагами, хороший знаток музыки». На этом интерес собеседников к неприятному юноше, всегда одетому теплее, чем надо и застегнутому на все пуговицы, пропадал.

Сам Марк совершенно не ценил свое композиторское творчество. Рожденная в голове мелодия после перенесения на нотные листы не представляла для него интереса. Она уже не принадлежала ему, была отделена от его собственного эго. Другое дело — голос. Звуки, которые можешь издавать только ты, всегда с тобой. К тому же Марк окончательно удостоверился, что никакая музыка по силе воздействия не может сравниться с уникальным голосом. Он прослушал записи всех самых известных арий, популярные песни эстрадных исполнителей, но голоса, перенесенные на пластинки, во многом теряли палитру красок. Только живое исполнение могло по-настоящему очаровать, покорить или напугать.

Юноша слушал, запоминал, учился и развивал свои безграничные возможности. Настало время, когда он уверился, что способен голосом оказать любое воздействие на человека. Но однажды его ждало глубокое потрясение, в корне изменившее его мнение о своих способностях.

Глава 13

Майским вечером 1949 года восемнадцатилетний Марк Ривун возвращался на троллейбусе в центр Москвы. Он любил в свободное время путешествовать по городу, в надежде услышать что-то новое и необычное. На этот раз поездка оказалось пустой. Все тысячи звуков, коснувшихся Марка, были давно ему известны, систематизированы и уложены в бездонные ниши памяти.

Троллейбус ехал по набережной мимо Кремля. Зудение электрического двигателя, трение контактов и дрожь проводов отражались от высокой кирпичной стены, даря хоть какое-то разнообразие. Но как только троллейбус обогнул угловую башню и свернул к Манежной площади, Марк ощутил среди привычных шумов нечто новое. Он еще не понимал, чтоэто и откуда, но уже почувствовал то особое волнение, всегда предвещавшее необычную находку.

На ближайшей остановке он вышел. Как только звенящий троллейбус отъехал, организм юноши превратился в единую мембрану, улавливающую самые незначительные звуковые колебания. В этом состоянии он был способен услышать шелест отдельных страниц в читальном зале библиотеки имени Ленина, расположенной в паре сотен метров от него. Но необычный звук исчез. Что это было? Что его взволновало? Технический шум? Игра весеннего ветра? Нет. Волнение воздуха имело музыкальную природу.

Марк сконцентрировался и по-своему обнажился перед невидимым океаном звуков, вывернув наизнанку все чувствительные рецепторы нервной системы. Он отсеял городской шум, ресторанный балаган «Националя», песенку из громкоговорителя на улице Горького и услышал, что в Большом театре, в километре от него, идет опера. Музыка была знакомой и не представляла интереса. Пел мужчина — обычный оперный певец. Разочарованный юноша уже собирался сжать распахнутый живой локатор своей души в обычное состояние, сдуться, как потасканный за праздники воздушный шарик, но в этот момент он услышалголос. В опере зазвучала партия певицы.

Вот оно!

Марк пошел навстречу чудесному женскому пению. Его тянуло к необычному голосу. Чем ближе он подходил к театру, тем четче понимал, что исполнительница умеет делать то, что пока не полностью удается ему.

Благодаря знаменитому дяде Альберту Норкину, Марка знали в каждом музыкальном театре. Пользуясь этим, он свободно вошел через служебный вход за кулисы Большого. К тому времени первое действие оперы только что закончилось. Мимо Марка, шелестя кринолиновым платьем, проплыла невысокая полная женщина с картофельным носом и густо напудренным угреватым лицом.

— Красавица, — прошептала пожилая костюмерша ей вслед.

— Кто это? — удивленно поинтересовался Марк. Живя в столице четвертый год, он уже разбирался в общепринятых стандартах женской красоты. Прошедшая дама средних лет им никак не соответствовала. Возможно, у пенсионерок другие вкусы.

— Серебровская из Кировского, — с придыханием произнесла костюмерша. — Приехала на гастроли. У нее заглавная роль сегодня.

В это время в коридор ворвался бравый подполковник в орденах с букетом алых роз. Он кинулся к певице, входившей в гримерку, с пламенной речью:

— Вероника Ильинична, прошу принять скромный букет от влюбленного почитателя.

В глазах подтянутого офицера, припавшего на одно колено, легко читалось обожание. Певица остановилась, гордо повела накрашенной бровью и шевельнула указательным пальцем.

— Подите прочь. Я от вас устала.

— Вероника Ильинична! Только цветы! И я смиренно удаляюсь.

Певица снисходительно улыбнулась и передразнила:

— Только цветы. А вы рассчитывали на нечто большее? — она звонко рассмеялась и кивнула костюмерше: — Прими и помоги мне переодеться.

Пожилая женщина кинулась исполнять волю солистки, а подполковник рассыпался в благодарностях.

Марк всё понял. Он не раз наблюдал, как невзрачная дурнушка ангельским голоском и ласковым смехом мгновенно меняла впечатление о себе. Она оставалась всё той же серенькой девушкой, но в глазах собеседников, благодаря необычному голосу, превращалась в красавицу. В их сознании отпечатывался совсем другой образ — лишенный изъянов, обворожительный и прекрасный. Он давно знал, что искристый, слегка вибрирующий голосок нужной тональности являлся источником обаяния. Марк и сам мог «приукраситься» голосом, но сейчас он столкнулся с совершенно другим уровнем очарования, словно среди унылых однообразных холмов перед ним открылась прекрасная горная вершина. Именно этот удивительный голос оперной дивы он скорее почувствовал, чем услышал, в нескольких километрах от театра в гудящем троллейбусе.

Молодой человек нашел свободное место на балконе самого высокого яруса. Певица вышла в самом начале второго акта вслед за первыми тактами музыки. Зал благоговейно стих и раскрылся в предвкушении приятного. Зрители еще не освободились от прежнего влияния ее чар, и Серебровская сразу же окутала их облаком нового прелестного обаяния. Ее голос делал с публикой то, чего никак не мог достичь он. Прекрасное пение заставляло людей плакать от умиления и любить, по-настоящему ЛЮБИТЬ исполнительницу. Она казалась им неописуемой красавицей. Мужчины сгорали от страсти, женщины мечтали быть похожими на нее.

На поклонах Веронику Серебровскую забросали цветами. Пораженный услышанным, Марк Ривун надолго замер в кресле. До сегодняшнего дня он считал, что обладает самым совершенным голосом, и ему подвластно всё. Придавая собственному звучанию нужную окраску, он легко входил в доверие, мог убедить, напугать, приказать, разжалобить, вселить ужас, банально обмануть и даже понравиться. Но он не в силах был безотчетно влюбить в себя собеседника. Так было и в школе-интернате с красивой девочкой Марусей, и в дальнейшем, после долгих тренировок, ему ни разу не удавалось приблизиться к тому уровню воздействия, свидетелем которого он только что оказался в концертном зале. Почему немолодая женщина с двойным подбородком и заплывшей талией способна влюбить в себя публику, а он нет? В чем секрет ее обаяния? Чем она отличается от него? Где скрыта тайна ее голоса?