Читать интересную книгу Мой Дагестан - Расул Гамзатов

Может, зря не взнуздал я свой вспыльчивый нрав,

Но, подобных тебе пустозвонов встречая,

Вижу, был я в крутой нетерпимости прав".

До утра он с укором стоит надо мною,

Различаю, хоть в доме полночная тьма,

Борода его пышная крашена хною,

На папахе тугая белеет чалма.

Что сказать мне в ответ? Перед ним, пред тобою,

Мой народ, непростительно я виноват.

Был наиб у имама - испытанный воин,

Но покинул правителя Хаджи-Мурат.

Он вернуться решил, о свершенном жалея,

Но, в болото попав, был наказан сполна.

...Мне вернуться к имаму? Смешная затея.

Путь не тот у меня и не те времена.

За свое опрометчивое творенье

Я стыдом и бессонницей трудной плачу.

Я хочу попросить у имама прощенья,

Но в болото при этом попасть не хочу.

Да и он извинений не примет, пожалуй,

Мной обманутый, он никогда не простит

Клевету, что в незрелых стихах прозвучала.

Саблей пишущий не забывает обид.

Пусть... Но ты, мой народ, прегрешение это

Мне прости. Ты без памяти мною любим.

Ты, родная земля, не гляди на поэта,

Словно мать, огорченная сыном своим.

Перевел Я. Хелемский

Не знаю, простили ли меня за те старые мои стихи дагестанцы, не знаю, простила ли за них тень Шамиля, но сам себе я их никогда не прощу.

Мой отец говорил мне:

- Не трогай Шамиля. Если тронешь, до самой смерти не будет тебе покоя.

Прав оказался отец.

Сын горца, я с детства воспитан не хлипким:

Терпел я упреки, побои сносил.

Отец за проступки мои и ошибки

Не в шутку, бывало, мне уши крутил.

Мне, взрослому, время наносит удары

И уши мне крутит порой докрасна,

Как крутит играющий уши дутара,

Когда, ослабев, зафальшивит струна.

Перевел Н. Гребнев

Время! Из дней складываются годы, из лет - века. Но что же такое эпоха? Складывается ли она из веков? Или из лет? Или может стать эпохой и один день? Пять месяцев стоит дерево, покрытое зеленью, но одного дня, одной ночи хватает, чтобы все листья сделались желтыми. И наоборот. Пять месяцев стоит дерево, голое и черное, как уголь. И одного теплого светлого утра хватает, чтобы оно покрылось зеленью. Одного радостного утра хватает, чтобы оно зацвело.

Есть деревья, которые от месяца к месяцу меняют свой цвет, и есть деревья, которые никогда не меняют цвета.

Есть перелетные птицы, которые мечутся по земному шару в зависимости от времени года, и есть орлы, никогда не изменяющие своим горам.

Птицы любят лететь против ветра. Хорошая рыба плывет против течения. Настоящий поэт, когда ему велит сердце, восстает "против мнений света".

Из записной книжки. Есть у меня один друг - аварский поэт. В прошлом году вышла новая книга его стихотворений. Все стихи в книге он распределял по разделам, словно по комнатам в своей городской квартире. Вот политические или, скажем, гражданские стихи - кабинет; вот интимные, любовные стихи - спальня; вот разные, общие стихи - гостиная; вот стихи о сельском хозяйстве, о хлебе, о чабанах... - не знаю, куда отнести эти стихи - разве что к кухне?

И разве не прав оказался певец, приехавший с гор в Махачкалу на состязание дагестанских певцов? Наш поэт, раскладывавший стихи по полочкам, попросил певца спеть по одному стихотворению из каждого раздела. Певец настроил кумуз, несколько минут помолчал, как бы собираясь с мыслями, и запел. Пел он долго. Все испугались: если это из одного раздела, а их всего четыре, то когда же он кончит петь? Но вот певец замолчал и остановил ладонью звучание струн. Продолжения не последовало. Оказывается, он в одну песню собрал главные мысли и главные чувства поэта. Поэт спросил у певца, зачем же он так сделал.

- Друг, - ответил певец, - вот мой кумуз и вот на нем три струны. Я не могу сначала играть на одной струне, потом на второй, потом на третьей.

Еще о теме. Может быть, не все знают, что жил горец, который носил новые сапоги и очень боялся их запачкать. Он ходил только на носках. А однажды он попал в самую грязь, где ему было бы по колено. Бедняге пришлось встать на голову.

Так бывает. Поэты подчас словно не искусство создают, а участвуют в воскресных скачках. Ради того, чтобы шею коня на пять минут украсили призовым платком, они готовы до крови исхлестать коню бока. Платок придется все равно снять в этот же день, а раны не заживают долго. Они, как Алибулат из Телетля, всегда готовы... Впрочем, вы ведь не знаете, как было дело с Алибулатом?

Однажды хунзахский наиб сказал своему нукеру Алибулату:

- Приготовься, завтра утром тебе нужно будет съездить в аул Телетль.

- Я готов, - ответил исполнительный нукер.

Еще не прояснились вершины горы, как Алибулат оседлал коня и выехал в путь. К обеду он уже возвращался в Хунзах. Когда он подъезжал к Хунзаху, ему повстречались знакомые горцы. Они спросили:

- Да сохранит тебя аллах, Алибулат, далеко ли ездил?

- Успел обернуться из Телетля.

- Какие дела водили тебя в Телетль?

- Я не знаю. О делах знает наиб. Он сказал мне вчера, что нужно съездить, вот я и съездил.

Есть такие алибулаты и в нашей литературной среде.

Стихи о теме:

Подростком я на свадьбе был веселой,

Вино лилось из рогов через край,

Мне в руки дали тросточку, которой

Любую девушку на танец выбирай.

Смущенно я стоял средь свадьбы шумной:

Чью предпочесть девичью красоту?

Но поучали взрослые разумно:

Не ту бери, а ту. Вон, видишь, ту.

Стал взрослым я. Кумуз мне дали звонок,

Чтоб воспевал я край мой золотой,

Но учат вновь, как будто я ребенок:

Ты не о том, а ты об этом пой!

Еще о теме. Видел я многих молодых людей, которые, прежде чем жениться, советуются не с самими собой, а со своими родственниками, с дядюшками и тетушками. У писателя же в его творчестве не может быть брака не по любви. В жизни от брака по совету тетушек все-таки родятся живые дети. Правда, говорят, чем сильнее любовь, тем дети красивее. У писателя от брака без любви рождаются только мертвые книги. Писатель, прежде чем вступить в союз со своей темой, должен прислушаться к своему сердцу.

У стихотворения, созданного по совету тетушек и дядюшек, будет такая же судьба, как у книги одного моего приятеля.

О книге моего приятеля. Не помню точно, в котором году, но вдруг заговорили о том, что стране нужны Гоголи и Щедрины. Появилась вдруг нужда в советской сатире.

Мой приятель - немного поэт, немного прозаик, немного редактор. Одним словом, литератор. Он живо откликнулся на призыв и написал книгу сатирических стихотворений, обрушив свою сатиру на клеветников, на подхалимов, тунеядцев, на многоженцев и на другие отрицательные явления положительной в целом советской действительности.

Не успела книга появиться на прилавках магазинов, как один критик написал резкую статью. Он писал: "Лозунг о том, что нам нужны Гоголи и Щедрины, автор понял слишком прямолинейно и упрощенно. Теперь мы видим, какой мелкий и злобный человек жил рядом с нами. Теперь мы видим, какое у него крохотное и черное сердце. Где мог найти он тех людей, которых вывел в своей книге? Неужели такие люди есть в нашей Советской стране? Нет, в Советской стране таких людей быть не может. Они порождены мрачной фантазией мрачного человека, который своей клеветнической книгой льет воду на мельницу наших врагов".

Крупный начальник Мухтарбеков воскликнул, ударяя кулаком по столу:

- Ну где, где ты увидел, например, такого ленивого, нерадивого бригадира и к тому же пьяницу?!

- В нашем ауле видел, - смиренно отвечал автор.

- Это клевета. Я знаю, что в вашем ауле передовой колхоз. В передовом колхозе не может быть такого бригадира.

Короче говоря, сатира посыпалась на голову самого сатирика. Получилось, как на карикатуре в польском журнале. Там были нарисованы два балкона: один на первом этаже, другой на четвертом. На каждом балконе по человечку. Нижний человечек кидает в верхнего кирпичи, но кирпичи не долетают до четвертого этажа и, возвращаясь, ударяют по голове того, кто их кинул. Верхний же человечек спокойно кидает кирпичи вниз, и они тоже падают на бедную голову стоящего на нижнем балконе. Под карикатурой подпись: "Критика снизу и критика сверху".

Кто-то посоветовал неудавшемуся сатирику, что самое лучшее - признать себя виновным, и хорошо бы не один раз, а несколько, где только можно: и в газете, и в журнале, и на каждом собрании. Автор злополучной книги начал каяться, бить себя в грудь. Но этого оказалось мало. Большой начальник Мухтарбеков сказал:

- После твоих клеветнических стихов мы тебе не верим. Ты должен делом, пером своим доказать, что ты исправился.

Моему приятелю было все равно, что делать. Критиковать так критиковать, исправляться так исправляться. Он засел за работу и написал поэму "Трудолюбивая Маржанат". Героиня поэмы, передовая девушка, активистка, мигом сделала передовым весь колхоз, перевыполнила все планы и даже в конце концов заняла первое место в самодеятельности, спев песню собственного сочинения. Поэму немедленно напечатали в журнале, а также издали отдельной книгой. Но время немного переменилось. И вдруг те же самые газеты, которые называли сатирика клеветником и очернителем, заявили, что он самый настоящий лакировщик. Большой начальник Мухтарбеков опять ударил кулаком по столу: