Швырнув узел с одеждой внутрь фургона, Ки торопливо натянула на ноги сапоги и бросилась выручать груз. Свалившийся ящик оказался невелик. Ки подобрала его с земли. Сквозь трещины виднелась черная глазурь, усеянная мелкими самоцветами. Ки осторожно поставила коробку внутрь и закрыла деревянную дверцу.
Остальные веревки, похоже, не пострадали. Да и уцелевшие сундуки были потяжелее, не больно-то сбросишь. Ветер по-прежнему свистел в ушах и награждал Ки, лазившую по фургону, полновесными оплеухами. Небо, однако, оставалось таким же голубым и чистым, как прежде.
Ки некогда было предаваться размышлениям о странностях погоды. Она посвистела Сигмунду. Обычно кроткий и послушный, он так и плясал и дважды вывертывался из рук, прежде чем ей удалось твердо сгрести его за гриву и вскарабкаться на широченную спину. О, Луна, до чего же она не любила ездить на этих тварях верхом!.. Хоть как-то обхватить здоровенного тяжеловоза ногами было попросту невозможно. Никаких ног не хватало. Ки вцепилась обеими руками в густую гриву и заколотила пятками. Сигмунд тряхнул головой: носить на себе всадника ему нравилось не больше, чем Ки – этим всадником быть. Делать нечего, он смирился с судьбой и двинулся вперед. Ки сидела у него на хребте, вцепившись по-обезьяньи. Выследить Сигурда оказалось нетрудно. Его могучие копыта вывернули в стремительной скачке целые пласты лесной земли, а широкая грудь проложила в кустах настоящую дорогу. Дело стало за малым: надо было не только его выследить, но и поймать. Ки знай подгоняла Сигмунда, низко пригибаясь к его шее, чтобы нависшие ветки не разодрали лицо.
Стояла уже глубокая ночь, когда измученная и ощипанная Ки вернулась по следу Сигурда в свой собственный лагерь. Перед этим беглый конь от души попетлял по лесу и дважды пересек реку. Все сходилось на том, что его что-то гоняло туда и сюда. Однако нигде не было никаких следов, кроме принадлежавших ему. Ки не могла уразуметь, что же происходило. Ясно было одно: за всем этим крылась какая-то тайна. Какая-то откровенно сволочная тайна, порядком испортившая ей жизнь.
Впрочем, сейчас ей некогда было предаваться раздумьям о природе странного происшествия. Она была сплошь исцарапана цепкими ветками и с головы до ног облеплена грязью: в довершение всех бед ее угораздило свалиться со спины Сигмунда в какое-то болотце. Сигмунд выглядел не многим лучше ее самой – такой же ободранный и грязный. Никто не ждал их у фургона с ужином и костром. День, начавшийся как праздник, кончился невезением, здорово смахивавшим на издевательство. Ки устало сползла со спины Сигмунда наземь.
Сигурд, свесив голову, стоял у передка фургона, словно ища утешения в близости знакомых предметов. Вся его шкура была заляпана успевшей высохнуть пеной. Когда Ки подошла поближе, он медленно изогнул шею и почесал голову о колено. Он выглядел сконфуженным, если вообще можно представить себе сконфуженного коня. Ки провела ладонью по его жесткой, мокрой, взъерошенной шерсти. Да, сегодня обоим коням требовалась хорошая чистка. Ки запустила пальцы в собственную спутанную гриву и подумала: и мне тоже.
По счастью, ветер, наконец, прекратился. Настала тихая осенняя ночь, выплыл месяц, правда, он не столько светил, сколько сбивал с толку. Сундук, в котором хранилось все необходимое для стоянки, угловатой тенью маячил в потемках. Ки подобралась к нему, едва таща ноги и мысленно распределяя: сперва – костер; потом вымыться; потом привести в порядок коней; потом – поесть. И только тогда можно будет позволить себе задуматься о разбитой коробке и, соответственно, о нарушенной печати.
Знакомая защелка сундука привычно откинулась. Ки вытащила мешочек с кремнем и кресалом. Пучок сухой травы с готовностью разгорелся. Ки сунула его в кучку загодя собранных веток. Славный маленький огонек живо разогнал тьму, внушая надежду, что к завтрему все как-нибудь образуется. По крайней мере, можно было притвориться, будто веришь, что все наладится. Запалив костер, Ки встала, дотягиваясь – у нее болела каждая косточка, – и вернулась к фургону.
И тут же выругалась. Да так, что исторгаемые ею проклятия заставили Сигурда опасливо прижать уши. Когда же запас ругательств иссяк, Ки сжала губы в одну прямую черту и, обойдя фургон, приблизилась к грузу, полностью сброшенному с платформы, переломанному и раскиданному по земле. Схватив из костра горящую головню, она нагнулась рассмотреть поподробнее. Так и есть. Из семи сундуков осталось четыре, да и те были раскрошены в щепы. Содержимое было вывернуто наружу. Земля и камни. Ничего себе фамильные древности. Еще два ящика были разбиты уже так, что сложить их вместе не представлялось возможным. Как и установить, что же в них находилось. И при этом чувствовалось, что потрошил сундуки отнюдь не ветер: расщепленное дерево сохранило следы какого-то острого орудия. Ки смотрела на раскуроченный груз, задыхаясь от бессильной ярости и отчаяния. Здесь ничего уже невозможно было спасти. Совсем ничего.
Семейные реликвии!.. Ки только фыркнула: для того чтобы ощутить удивление, тоже требовались силы, а их у нее не было совершенно. Четыре сундука земли и камней. Странно, с какой стороны ни погляди. Вдвойне странно, что кто-то не поленился наворожить ветер, чтобы раскидать подобную поклажу. Заклинание ветра считалось трудным и дорогостоящим делом. Кто-то не поскупился на затраты – почему?.. Ки осторожно попятилась прочь от развалившихся ящиков, стараясь как можно меньше топтать по земле. Чего доброго, утром, при солнечном свете, удастся разглядеть какие-нибудь следы. Смирившись с неизбежным, Ки взялась чистить коней. А потом – к их изрядному неудовольствию – обоих привязала, использовав уцелевшие веревки от груза. На тот случай, если опять налетит ветер и принесет с собой еще какой-нибудь смрад…
Скоро выяснилось, что с запахами было отнюдь не покончено. Когда она вскарабкалась наверх по колесу и отворила дверцу кабинки, в лицо ей хлынула удушающая волна аромата. Душистое масло!.. Ну конечно же, стеклянный пузырек, брошенный внутрь вместе с одеждой, неизбежно разбился. Вот это и называется – пришла беда, отворяй ворота. Ки набрала в грудь побольше воздуха и, стараясь не дышать, полезла в кабинку, чтобы снять с крючка последнюю оставшуюся рубашку.
Потом она, во второй раз за один вечер, отмывалась в реке и полоскала грязные волосы. Вода была темна и холодна до судорог. Колотясь всем телом и ругаясь сквозь зубы, Ки встала на колени на мелком месте и принялась отстирывать перепачканную одежду. Следовало свыкнуться с мыслью, что запах благовоний не выветрится из синей блузы и юбки до конца дней. Оттирая и полоща, Ки пыталась прикидывать варианты дальнейших действий. Вариантов не было. Ей оставалось только ехать в Горькухи. Ко всему прочему, выплачивать оговоренные шесть дрю из задатка ей было попросту нечем. То есть забавная сцена с владельцами груза ей была обеспечена. И откладывать эту сцену было бессмысленно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});