Читать интересную книгу Траектория чуда - Аркадий Гендер

В просторном холле отеля сразу обволокла приятная прохлада как раз в меру кондиционированного помещения. Шуляев сразу целеустремленно направился рисепшн, что-то спросил, и один из отельских, вежливо перегнувшись к нему через широкую стойку, принялся ему что-то объяснять. Через минуту, в течение которой мы с тетушкой с интересом обозревали черно-терракотовый мраморный с золотом интерьер самого дорогого в Москве отеля, он нетерпеливо замахал нам рукой. Выяснилось, что для нашего ужина заказан отдельный кабинет в одном из ресторанов на втором этаже, куда можно было подняться по лестнице или на лифте. По последней антитеррористической моде проход к этим коммуникационным путям преграждала арка металлодетектора с дежурившими при ней парой дюжих охранников с рациями, предложившим нам перед прохождением через рамку прибора выложить на стол все металлические предметы. У тетушки это оказались только ключи от квартиры, у меня — еще ручка, мобильный и часы, а вот Шуляев из своей барсетки вслед за таким же, как у меня, джентльменским набором, извлек самый что ни на есть натуральный… пистолет. Охранник, сказав, что с оружием нельзя, пистолет забрал, взамен выдав Шуляеву что-то вроде гардеробного номерка.

— Это настоящий? — округлила глаза тетушка.

Шуляев слегка покраснел, скорее польщенно, чем смутившись:

— Почти. Газовый, но точная копия боевого. — И добавил, обращаясь почему-то ко мне: — Ношу постоянно после одного случая.

Я понимающе улыбнулся в ответ, поерничав про себя, что случаи, конечно, разные бывают, и по широкой мраморной лестнице мы направились на второй этаж.

В уютном кабинете, отделанном в цветах бордо с золотом, был накрыт и засервирован на четверых большой овальный стол. Мсье Серж уже ожидал нас. Он учтиво поцеловал ручку тетушке, и очень тепло и приветливо поздоровался со мной. С Шуляевым же они обменялись таким мимолетным рукопожатием, как будто расстались полчаса назад. Затем хозяин предложил рассаживаться.

Напротив мсье Сержа по длинной диагонали, вроде как тоже во главе стола, усадили меня, таким образом тетушка Эльмира оказалась визави с Шуляевым. В двери заглянул уже знакомый нам метрдотель и спросил, обращаясь к Бернштейну, можно ли подавать. Тот кивнул. Моментально появилось двое официантов, ловко расставляя между фарфором и стеклом приборов блюда с деликатесно благоухающей снедью.

— Я выбрал традиционную русскую кухню, — улыбнулся мсье Серж: — Но шампанское предлагаю все же французское.

Никто, разумеется, не возражал. Пенный напиток из пузатых бутылок, ловко откупоренных услужливыми официантами, шипя, перелился в высокие узкие бокалы. Мсье Серж сказал тост:

— За успешное окончание восьмидесятипятилетней одиссеи, за вас, Эльмира Всеволодовна и Глеб Аркадьевич, и за наше знакомство!

Я с наслаждением выпил вино, отличающееся даже от самого лучшего отечественного шампанского, как мед от уксуса. Официанты сразу же снова наполнили всем опустевшие бокалы и, как по команде, испарились.

— Друзья, я предлагаю вам пока слегка закусить, а к выбору меню перейти чуть позже, потому что мне хотелось бы вкратце рассказать вам историю Ольги Апостоловой и собственно завещания, — сказал мсье Сержи добавил, обращаясь к тетке: — Не возражаете, Эльмира Всеволодовна?

— Конечно, нет. Нам с Глебом очень интересно знать все о нашей родственнице! — за нас двоих ответила тетка.

Ничего не евший с самого утра, я, конечно, сначала предпочел бы меню, а потом рассказ, но сказать такое не представлялось ни малейшей возможности, и я смирился, хотя что-то подсказывало мне, что "вкратце" у старого швейцарского адвоката не получится. А тот тем временем, прокашлявшись и вытерев губы платком, начал.

****

Нарышкины была одна из самых именитых русских дворянских фамилий. Еще в 13-м веке некий витязь прозванием Нарыш за храбрость и доблесть во время Ледового сражения с ливонскими рыцарями получил от великого князя Александра Ярославовича Невского земельный удел. С Нарыша этого и ведут Нарышкины свою родословную. За без малого семисотлетнюю свою историю Нарышкины были и воеводами, и думскими боярами, и приказами руководили. При Иоанне Грозном, правда, были, и многие другие боярские роды, попали в немилость и чуть было не были под корень изведены государевыми опричниками, но при Борисе Годунове опять поднялись. А при любвеобильном Алексее Михайловиче, взявшем себе в жены Наталью Нарышкину, и при сыне ее Петре Первом и вовсе расцвели. Так продолжалось и при всех последующих самодержицах и самодержцах российских. За безупречную службу и заслуги перед отечеством были Нарышкины жалованы при разных государях и орденами, и званиями, и новыми огромными землями в Воронежской губернии, и тысячами душ крепостных. В 19-м веке на этих землях Нарышкины стали заниматься льноводством и скоро фантастически на этом разбогатели. В год гибели от бомбы народовольца Греневицкого царя Александра Освободителя, так же, как и он, почив в бозе, предпоследний князь Алексей Нарышкин оставил своему единственному сыну и наследнику Георгию огромное состояние в более чем миллион тогдашних полновесных золотых рублей, гигантское хозяйство и наказ — не пустить все по ветру, а накопить и преумножить.

Удивительно, но мот и жуир в чине кавалерийского ротмистра, по случаю мирного времени проматывавший в злачных заведениях Санкт-Петербурга за ночь, бывало, деньги, равные среднему тогдашнему состоянию, Георгий Нарышкин после смерти батюшки моментально преобразился. Более того, с головою уйдя в дела промышленно-денежные, Георгий быстро превзошел покойного отца и в деловой хватке, и в капиталах. Основой того послужило знакомство Георгия с одним совсем молодым, лет на десять себя младше, американским джентльменом по имени Майкл, представлявшем в Российской столице деловые интересы своего отца — Джона Эдамса, видного американского промышленника из Чикаго. Последнего интересовали поставки в Россию сельскохозяйственного и текстильного оборудования, а также встречные закупки в Штаты льна в противовес хлопку с американского Юга. Оба сына при своих миллионерах — отцах в Санкт-Петербурге вели жизнь вполне достойную капиталов своих родителей, то есть прожигали жизнь направо и налево. По стечению обстоятельств Джон Эдамс умер в тот же год, что и старый князь Нарышкин. Майкл, оставшись в российской столице без достойного собутыльника и отягощенный встревоженными телеграммами компаньонов отца из Америки, так же как и Георгий, свернул на тропу бизнеса. Георгий и Майкл списались и встретились в Воронеже. Сколько было удивлений, что сыновья за туманом кутежей даже не предполагали при жизни своих родителей, что интересы бизнеса последних совпадали на сто процентов. Шестеренки деловых отношений между Воронежской губернией и штатом Иллинойс закрутились с бешеной скоростью. Скоро из Америки в Россию пошли суда, груженые станками и машинами, а в обратном направлении — хлебом и льном. Состояние Георгия Нарышкина за какой-то год удвоилось, потом утроилось, то же происходило и с капиталами Майкла Эдамса. К началу нового века Нарышкин стал одним из богатейших промышленников России.

Полное погружение в "дела", как тогда называли бизнес, не мог не отразиться на личной жизни князя, и в качество одного из самых завидных женихов Российской империи, так и не найдя достойную подругу жизни, Георгий Нарышкин проходил аж до 1913 года. Князю к тому времени было уже под шестьдесят. Большую часть времени он проводил в обеих столицах по "делам", и лишь пару месяцев в году отдыхал в своем огромном воронежском поместье. В это время он полностью отходил от дел, и никто, даже самые близкие партнеры, даже Майкл Эдамс, не беспокоили его. Единственным близким и родным человеком в время таких уединений была его двоюродная сестра Ольга Нарышкина — Апостолова — дочь родной сестры его отца Елены и курского поместного дворянина Павла Апостолова. Оба они безвременно умерли, и Ольга с десяти лет жила у старшего двоюродного брата Георгия, называя его из-за большой разницы в возрасте "дядей". Нельзя сказать, что дела матримониальные не интересовали престарелого князя вообще. Напротив, вопрос о том, что с его смертью, фамилия Нарышкиных может прерваться, его беспокоил все больше и больше.

Осенью 1913 года, как бывало и в прежние года, рядом с имением Нарышкиных встали табором цыгане. Князь не мешал им давать свои представления, благо, что крестьяне любили слушать цыганские песни и глазеть на их пляски. В семье цыганского барона в тот год блистала семнадцатилетняя красавица-цыганка Настя. Собственно, цыганкой была она очень условно, — каштановые волосы и светлые глаза ясно говорили о том, что девочка скорее всего была в младенчестве цыганами у кого-то украдена, да так и прижилась в таборе, из-за редкой красоты став дочерью в семье барона. А красоты она была просто фантастической. Пришедший посмотреть на первое представление князь, увидев Настю, влюбился в нее сразу и бесповоротно. Через два дня одетый в парадный офицерский мундир князь Георгий появился в шатре у цыганского барона. О чем они разговаривали почти три часа, осталось тайной. Известно только, что после этого барон призвал в шатер Настю и прямо спросил ее, пойдет ли она замуж за старого князя. Юная цыганка потупила очи, и щеки ее зарделись. Оказалось, что ей тоже приглянулся моложавый осанистый князь, так смотревший на нее во время ее танцев. Он был так не похож на всех мужчин ее племени, и на всех других мужчин, которых она встречала за свою короткую жизнь во время странствия табора по городам и весям. Она была согласна. На следующий день батюшка местной приходской церкви окрестил цыганку Настю православным именем Анастасия, а еще через неделю обвенчал ее и раба божия Георгия. Свидетельницей невесты на венчании была Ольга Нарышкина — Апостолова. Кроме нее, да цыган из табора, об этом браке никто и не знал.