Читать интересную книгу Тупик - Александр Кулешов

И эти двое загорели — только не на уборке и лесоразработках. Они провели каникулы на яхтах своих отцов, путешествуя по Карибскому и Средиземному морям, побывав в Гонолулу, Монте-Карло и Сингапуре. Им незачем пополнять свои финансы, они вообще не имеют представления о «пополнении финансов». Ведь пополнить можно только то, что исчерпывается. А их финансы (точнее, их родителей) неисчерпаемы.

Кто-то провел эти месяцы в спортлагерях, в альпинистских или морских походах. Или у родственников.

Словом, в университете тысячи студентов и только одни каникулы. Поэтому все эти тысячи проводят их самым разнообразным способом. В зависимости от возможностей, нужд, характера, вкусов и желаний каждого.

Больше возможностей и нужд, меньше желаний и вкусов.

Ну, как провел каникулы Ар, мы знаем. Плохо провел. В конце концов, несмотря на тишину и размеренную жизнь, тюрьма — не лучшее место отдыха. Не санаторий.

А вот где была Гудрун? В спортлагере? В молодежном? В туристическом? Оказывается, она была в лагере, но не совсем сбычном. Мы еще вернемся чуть позже к тому лагерю, а пока рассказываю дальше.

Студенческая жизнь шла своим чередом. Разумеется, она не катилась по зеркально-гладкой дороге. В наши смутные времена в этой стране ничто по гладкой дороге не катилось, а если уж говорить о жизни вообще, то скорее ее движение намечалось под уклон.

Студенты исправно ходили на лекции, занимались спортом, спорили на диспутах и танцевали в дискотеках. Они болели за своих баскетболистов и легкоатлетов, иногда дрались на почве ревности или идейных разногласий, но объединялись на почве экономических интересов. Многие употребляли наркотики: кололи, глотали, нюхали, многие выпивали.

Ходили на демонстрации, заклеивали стены университетских зданий разными листовками и объявлениями, расчерчивали лозунгами и призывами.

Чествовали любимых и освистывали нелюбимых профессоров. Впрочем, были профессора, которых уважали все. Одним из таких и был профессор Дрон, чья известность далеко перешагнула границы не только города, но и страны. Выдающийся физик, лауреат Нобелевской премии, имевший множество последователей и учеников, многие из которых сами уже стали знаменитостями, профессор Дрон был убежденным последовательным гуманистом и противником войны.

Профессор отнюдь не был марксистом. Но все же он был достаточно умен, чтобы понимать, кто агрессор, а кто нет, кто за гонку вооружений, а кто против, кому наплевать на последствия ядерной войны, а кому нет.

Физик, он хорошо представлял себе, что такое ядерная бомба вообще и нейтронная в частности. И в едких блестящих выступлениях обличал тех, кто грозил применением этого оружия.

Профессор Дрон подписывал антивоенные воззвания, участвовал в демонстрациях, выступал в печати. Он обладал огромным мировым авторитетом и для многих тысяч студентов был кумиром.

Пока нобелевский лауреат боролся за мир, выступал против войны, против гонки вооружений, затеянной правительством, все шло сравнительно спокойно. Уж слишком громким и уважаемым было его имя. Но однажды, случайно оказавшись на сборище реваншистов, он вдруг понял, что есть и иные силы, поддерживающие войну. Оказывается, не только реакционное правительство, не только военные промышленники заинтересованы в гонке вооружений, в нагнетании напряженности, но и разные мерзавцы, и, что поразительно, молодые мерзавцы, которых на свете не было еще, когда закончилась вторая мировая война!

С обычной энергией профессор Дрон обрушился на реваншистов, шовинистов, милитаристов, неонацистов, фашистов всех мастей, которых в силу слабой подкованности в политике смешал, разумеется, в одну кучу.

Это уже кое-кому не понравилось.

Профессору стали приходить угрожающие и оскорбительные письма. Раза два его лекции попытались сорвать… А когда во время очередного скандала он узнал хулиганов, заявил в полицию и подал в суд, дело приняло совсем плохой оборот. Началась травля.

И этот человек, лауреат Нобелевской премии, ученый и общественный деятель с мировым именем, гордость земляков — убит!

Как же могло такое произойти?

Произошло это так.

Ар тщательно разбирал бумаги — он увлекся: сложное уголовное дело, одно из тех, каких у Франжье было немного, но которые он умел выигрывать с неподражаемым искусством. И которые (и это главное!) служили основой его материального благополучия. На защите «политических жертв» много денег не заработаешь. Полиция не имела обыкновения хватать и бросать в тюрьмы миллионеров. Почему? Может быть, потому что их в рядах ниспровергателей и бунтарей не сыщешь? Но на таких процессах Франжье зарабатывал моральный, так сказать, капитал, престиж борца за правое дело.

А просто капитал, иначе говоря деньги, он добывал, защищая в судах уголовных преступников. Но не кого попало, а таких, кто мог хорошо заплатить.

В данном случае речь шла о «золотой молодежи». Трое сынков богатых родителей невинно развлекались тем, что, разъезжая поздним часом по загородным пустынным дорогам, выискивали одиноких женщин и девушек, затаскивали в машину и насиловали, а затем высаживали где-нибудь в глухом лесу в сотне километров от города.

Как ни странно, им это долго сходило с рук. Скрывая свой позор, жертвы не обращались в полицию. В тех же двух-трех редких случаях, когда такое обращение поступило, полиция ничего обнаружить не смогла.

Но однажды на очередную потерпевшую, высаженную из машины преступниками, случайно наткнулся полицейский патруль. Моментально сообразив, в чем дело, полицейские пустились в погоню и, без труда настигнув насильников, задержали их.

Начался процесс, в котором в качестве защитника был Франжье.

Вот к решающему судебному заседанию и готовил Ар документы.

Во-первых, Франжье доказал, что двое из трех арестованных подсели в машину позже. Они, оказывается, просто гуляли пешком (в тридцати километрах от города). Такая вот у них, у этих молодых, здоровых, спортивных юношей, привычка — проходить перед сном два-дцать-тридцать километров по ночным дорогам. А что, нельзя?

На многочисленных опознаниях девушка в конце концов перестала их узнавать — Франжье требовал от нее все новых подробностей о нападавших — об их прическе, цвете глаз, галстуков, форме носа, настаивал на том, чтобы опознание проходило в полутьме, как было тогда, ночью, и т. д. и т. п.

В результате обвинение с этих двоих было снято, а потому и статья о групповом изнасиловании. Оставался третий, владелец автомобиля. Тут дело обстояло хуже. Во-первых, в машине обнаружили разные шпильки, цепочки, лоскут от порванной блузки, принадлежавшие потерпевшей, во-вторых, она безошибочно и не раздумывая на всех опознаниях, на всех фото указывала на преступника.

Тогда Франжье выдвинул такую версию: девушка сама навязалась обвиняемому, сама отдалась, а потом стала шантажировать его. Несчастный юноша, искренне увлеченный ею вначале, а затем понявший всю подлость этой падшей женщины, обманутый в своих благородных чувствах, уехал, и тогда она устроила весь этот цирк.

Чтоб подтвердить свою версию, Франжье привел десяток свидетелей, рассказавших, что они слышали, как девушка соблазняла обвиняемого.

Вот тех свидетелей и подыскивал Ар. Он как раз приводил в порядок их показания, когда в комнату вошел улыбающийся Франжье.

— Ну как, коллега, все в порядке?

Ар молча пожал плечами.

— Сегодня тебе удастся еще раз доказать, что ты настоящий мужчина.

Ар вопросительно посмотрел на адвоката.

— Так по крайней мере мне кажется, — усмехнулся Франжье. Он был, как всегда, элегантен, в галстуке сверкала жемчужина. От него исходил легкий аромат

дорогого одеколона. — Ну, ладно, не буду мешать, коллега. Желаю удачи. — И он вышел.

Ар еще долго сидел, устремив в пространство пустой взгляд…

Таким и застала его Гудрун. Она была необычно серьезной, какой-то напряженной, словно следила за чем-то, видимым только ей.

— У нас сегодня операция, — прошептала она. — Ты меня понял?

— Какая операция? — машинально спросил Ар, хотя отлично понимал, о чем речь. Она так и сказала ему:

— Ты знаешь, о чем речь.

— Кого? — теперь тоже шепотом спросил Ар.

— Изменника и врага, — глаза Гудрун сверкнули. — Одного из тех, кто служит гегемонистам и империалистам.

— Кто поедет?

— Ты, я и Зебра.

Зеброй называли боевичку «Армии справедливости», молодую экзальтированную женщину, за цвет ее волос — чередование черных и седых прядей.

Ар помрачнел. Зебра уже имела на своем счету несколько взрывов и убийств, она не знала пощады, и человеческая жизнь для нее ничего не стоила, что чужая, что своя. Or нее можно было всего ожидать.

— Ровно в девятнадцать часов я жду тебя у собора.

Прихвати все, что надо.