Читать интересную книгу Средневековая андалусская проза - Абу Мухаммед Али Ибн Хазм

Нередко бывает причиной разглашения и то, что любовь берет верх, и стремление объявить о ней внезапно превозмогает стыд, и не может тогда человек ничем отклонить и отвратить свою душу. Это один из отдаленнейших пределов любви, и проявление ее сильнейшей власти над разумом, и прекрасное предстает тогда в виде безобразного, и безобразное в облике прекрасного, и кажется тут добро злом, а зло добром. Со скольких людей, охраняемых завесой, закрытых покровом и защищенных покрывалом, любовь подняла покров и сделала доступным заповедное, заставив их пренебречь неприкосновенным, и стал такой человек, прежде скромный, заметен, как знамя, и сделался, после спокойствия, притчей! И любезнее всех вещей для него — выдать то, о чем, наверное, не дал бы ему сказать горячечный озноб, если бы представилось это ему раньше, и долго взывал бы он к Аллаху, ища защиты от этого. И ровным становится тогда то, что было крутым, и ничтожным то, что было дорогим, и легким то, что было трудным!

Я хорошо знаю юношу из мужей благородных и знатных моих друзей, которого поразила любовь к одной девушке-затворнице. И потерял он из-за нее разум, и любовь к ней оторвала его от многих полезных дел, и стали ясны признаки его страсти всякому, кто обладает зрением, так что даже сама девушка упрекала его за то, что по нему видно, к чему ведет страсть.

Рассказ

Рассказывал мне Муса ибн Асим ибн Амр и говорил он: «Я находился перед лицом Абу-ль-Фатха, отца моего, — да помилует его Аллах! — а он приказал мне написать письмо, — и вдруг заметил глаз мой девушку, которой я увлекся. И не совладал я тогда со своей душой и, кинув письмо из рук, поспешил к этой девушке, и отец мой был поражен и подумал, что со мной случился припадок безумия. Но потом разум возвратился ко мне, и я обтер себе лицо и вернулся, оправдываясь тем, что меня одолело кровотечение из носа».

Знай, что подобные поступки побуждают любимую отдалиться и являют они дурную предусмотрительность и неумение себя вести. Нет вещи среди вещей, при обращении с которой не существовало бы обычая и способа, и если преступит его стремящийся или будет неловок, следуя ему, его действия обратятся против него, и окажется труд его мучением, и усилия его — прахом, и старания его — излишними. И чем больше будет такой человек уклоняться от правильного пути и дальше удаляться от него в сторону, идя не по той дороге, тем отдаленнее будет он от достижения желаемого. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:

Успеху насмешка вредит; великого не позабыв,Не брезговать малым в делах — похвальное обыкновенье.

Когда пережить надлежит превратности строгой судьбы,Которой от века под стать лишь благоразумное рвенье,

От малого малым лечись, большое большим исцеляй,И каждый поймет, что тебе сопутствует благословенье.

Ты видишь, как робко дрожит огонь, загоревшись едва;Способно его погасить нечаянное дуновенье.

Когда разгорится огонь, подув, ты раздуешь его,И примется пламень пылать все яростней, что ни мгновенье,

Рассказ

Мне знаком среди обитателей Кордовы один человек из сыновей писцов и знатных приближенных, имя которому Ахмад ибн Фатх. Я знал, что он очень дорожит своей честью, и относится к жаждущим знания и ищущим образования, и превосходит своих друзей скромностью и смирением. Он появлялся только в кружке достойных и был видим лишь в собрании одобряемом; его обычаи были похвальны, и путь его прекрасен; он уводил от людей свою душу и уходил от них ради нее.

А потом судьбы отдалили мой дом от его дома, и первая новость, застигшая меня после того, как я вступил в Шатибу, была о том, что он сбросил с себя узду в любви к одному юноше из сыновей мастеров золотых дел, которого звали Ибрахим ибн Ахмад. А я знал, что его качества не заслуживают любви того, в чьей семье благо и знатность, и значительные богатства, и наследственное изобилие, и сделалось для меня достоверно, что Ахмад ибн Фатх обнажил голову, и показал лицо, и сбросил повод, и открыл свои черты, и засучил рукава, и направился в сторону страсти. И стал он предметом рассказа сказочников, и сообщали друг другу о нем вестовщики, и передавали молву о нем по странам, и потекла повесть его по земле, неся с собой удивление, и не достиг Ахмад этим ничего, кроме снятия покрова, и разглашения тайны, и распространения дурной молвы. И начались о нем рассказы, и любимый бежал от него совсем и совершенно запретил ему свидания. А Ахмаду не было нужды разглашать, и он был весьма далек от этого и достаточно отдален, и если бы утаил он свою сокрытую тайну и не обнаружил бы смятения своей души, всегда был бы он одет в одежды благополучия и не износил бы облачения скромности. Встречаясь с тем, из-за кого он страдал, беседуя с ним и проводя с ним время, имел бы он надежду и достаточное развлечение, и поистине, веревка оправдания оборвана им же самим, и доказательство против него стоит крепко, если только не расстроилась его проницательность и не был поражен его разум тем великим, что его сокрушило. Нередко это ведет к действительному оправданию; но если сохранился остаток рассудка и держится стойкость, — тогда он не прав, посягая на то, к чему любимый, как знает он, чувствует отвращение и чем тяготится. Не таковы свойства людей любви, и это встретится и будет разъяснено в главе о покорности, если захочет Аллах великий.

А есть и третий вид причин разглашения — и это, по мнению людей разума, вид презренный и поступок низкий. И заключается он в том, что любящий видит со стороны любимой ревность, пресыщение или отвращение и не находит иного пути к мести, кроме открытия и разглашения любви, вред от которого обратится скорее против него самого, чем против той, кому он хотел навредить. Это величайший позор и наихудший стыд, и сильнейшее свидетельство отсутствия разума и наличия малоумия.

Нередко разглашение случается из-за разговоров и разнесшихся сплетен, когда совпадают они с пренебрежением к этому любящего, который согласен, чтобы его тайна объявилась, — либо из самодовольства, либо потому, что он отчасти достиг желаемого. Я видел такой поступок со стороны одного моего друга из сыновей военачальников.

Я читал в каких-то рассказах про кочевых арабов, что их женщины не удовлетворяются и не верят страсти любящего, пока не разгласит он и не откроет своей любви к ним и не объявит о ней во весь голос. Я не знаю, что это означает, раз о них говорят, что они целомудренны. Какое же целомудрие у женщины, когда предел ее мечты и радости — стать знаменитою в этом смысле?

ГЛАВА О ПОКОРНОСТИ

Одно из удивительных явлений, случающихся при любви, — покорность любящего любимой, когда он изменяет свой нрав и привычки, данные ему от природы, приноравливаясь к свойствам того, кого полюбил. И видишь ты, что человек суров нравом, тугоузд, норовист, обладает решимостью, пылок в гордости, не терпит несправедливости, но едва только почувствует он веянье любви, и кинется в ее пучины, и поплывет в ее море, как суровость обращается в мягкость, тяжелое становится легким, острое тупым, и непокорность сменяется послушанием. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:

Как близости былой не проявиться?Игре судьбы нельзя не подивиться,

Когда мечом тростинка помыкает,А пленная газель царит, как львица.

Я скажу еще стихотворение, где есть такие строки:

Если ты приходишь в ярость, безнадежно пропадаю,Словно мелкая монета, я — несчастный непоседа,

Но при этом наслаждаюсь беспощадною любовью;Для влюбленного безумца лишь в погибели победа.

Если бы узрели персы вдалеке твой лик прекрасный,Чтить они бы перестали Хурмузана и мобеда[26].

А иногда любимая не терпит выражения жалобы и тяготится, слыша о любовной тоске, и видишь ты тогда, что любящий скрывает свою печаль и сдерживает грусть, храня свой недуг про себя.

Влюбленный поистине клеветник, и, когда упрекают его, начинаются извинения за любой грех и признания в преступлениях, в коих он и неповинен, но соглашается со словами возлюбленной и отказывается ей перечить.

Я хорошо знаю человека, которому на беду была послана такая возлюбленная, и она не переставала приписывать ему провинности, хотя за ним не было вины, и обрушивать на него упреки и гнев, хотя кожа его была чиста от греха.

Я скажу стихотворение к одному моему другу, — хотя в нем говорится не совсем о том, о чем мы с вами ведем сейчас разговор:

Остаться мне или бежать? Меня красота поманила,Но как бы гордыня твоя сияния не затемнила!

Я снес бы укоры твои безропотно и терпеливо,Когда бы печальных седин порою хула не чернила.

Раздумывает человек о том, что зовется прекрасным,И пятнами не запятнать блистательнейшего светила.

Веснушки не портят лица, от родинок милая краше,Но если веснушек не счесть, лицу красота изменила.

Измученному помоги! Страдалец уже изнывает.Ты видишь: бумага в слезах, заплакали даже чернила.

Но пусть не говорит говорящий, что терпение влюбленного, когда его унижает любимая, — низость души: он ошибается. Мы знаем, что любимая не ровня любящему и не подобна ему, чтобы отплачивать за ее обиды; не относится ее брань и грубость к тому, за что хулят человека, и не остается память о них на долгие годы. Это ведь происходит не в приемных залах халифов и покоях предводителей, где терпеливость навлекла бы презренье, а кротость привела бы к унижению. Ты видишь, что человек увлекается своей рабыней, неволя которой в его власти, и никакое препятствие не мешает ему ее обидеть, — какая же может быть от нее защита?