— Потанцуем? — спросил Пасифаю супруг, царственным жестом протянув ей руку.
Надо же. Маска изменила и голос Миноса: вместо обычного похрюкивания из-под маски слышался зычный мужской бас. Царь тем временем одним махом опустошил свою чашу, не пролив ни капли вина.
Пасифая спрыгнула с носилок, Минос последовал за ней. Он взял ее за руку, другой ухватился за крайнего танцевавшего в длинном хороводе. Пасифаю поразило проворство, с которым двигался ее супруг, и то, что от него до сих пор исходил запах жертвенного быка. Она не сразу поняла, какая удивительная перемена произошла с Миносом. Неужто у него и вправду бычьи ноги? Отвратительные и прекрасные одновременно. Пасифая отпустила руку царя и остановилась. Заметив это, остановился и ее супруг. Они молча стояли и смотрели друг на друга.
— Хочешь, я отведу тебя в поле и заставлю кричать от удовольствия? — сказал он ей все тем же мощным, чарующим голосом. — Хочешь бежать с распущенными волосами, подобно одержимой вакханке? Хочешь знать, кто я? Ну же!
— Ты охотник и жертва, — зачарованно прошептала Пасифая. — Ты и лучник, и стрела, и мишень. Ты сын Богини — Дионис.
— Любимый сын! — ответил он заносчиво и гордо. — Я готов отвести тебя туда, куда ты пожелаешь пойти.
Дионисий зачерпнул амброзии, которую разносили жрицы, и протянул чашу Пасифае.
Толпа у подножия горы Юктас с любопытством следила за бегущими вакханками и слушала их дикие крики, но одна мысль о том, чтобы подняться по склону, вызывала у людей ужас. Устав ждать, они принялись петь и танцевать вокруг жаровен, на которых готовилось мясо, стараясь четко выговаривать слова, которые даже порожденные вином и страхом оставались священными словами.
Стражник-философ
Уже светало, когда изнуренный долгой дорогой Минос, опираясь на скипетр, дошел до дворцовых ворот. Ночью он проснулся неизвестно где, в нескольких тысячах шагов от дворца. Вспомнив события прошедшей ночи, Минос не смог сдержаться, одного за другим убил носильщиков ударами своего скипетра и лишь тогда понял, что теперь ему придется добираться до дворца пешком. Улицы города наконец стали пустынны и тихи, о вчерашнем празднике напоминали лишь мусор и спящие пьянчужки. Минос громко постучал в ворота. Прошло какое-то время, затем из-за стены раздался сонный голос стражника: «Кто идет?»
— Эй, бестолочь! — в бешенстве проревел Минос. — Или ты сейчас же откроешь ворота своему царю, или еще до заката твое тело будет болтаться посреди двора на утеху воронам!
— Я же не спрашиваю вас, повесите вы меня или не повесите, — удивленно ответил стражник, — не спрашиваю, смешно будет воронам или нет. Я только спрашиваю, кому так не терпится войти.
Минос похолодел, догадавшись, что наткнулся на одного из тех солдат своей личной гвардии, которых вербовала Пасифая, предпочитавшая подбирать себе охрану из критских крестьян, чье своеобразное чувство юмора могло вывести из себя самого терпеливого человека. И зачем ей только понадобились эти совершенно бесполезные недоумки?
— Ну хорошо, друг, — крикнул Минос, пытаясь успокоиться и настраивая себя на долгий разговор. — Скажи-ка мне, как зовут твоего господина, царя Крита?
— Минос? — ответил ему вопросом солдат.
— Вот именно, Минос, — согласился Минос. — А что бы ты сделал, если бы твой царь приказал тебе отпереть ворота?
— Открыл бы? — спросил у Миноса солдат.
— Вот именно, приятель. Так вот, я — Минос, поэтому открой ворота и дай мне пройти. А если ты этого не сделаешь, — царь изо всех сил старался говорить все тем же спокойным и поучительным тоном, — я повешу тебя на ближайшем столбе на корм воронам. Понятно?
— Не совсем. — (Минос с трудом сдержал вспышку ярости.) — Не совсем. Теперь я буду задавать тебе вопросы. Что делает мой царь Минос за стенами дворца, в то время как мой царь Минос возлежит со своей супругой Пасифаей в его стенах, как и должно быть в ночь после свадьбы?
— Я убью тебя, вонючая деревенщина, сын змеи! — взревел Минос и начал остервенело бить ворота ногами.
К удивлению царя, как только он остановился, ворота открылись. За ними стоял улыбающийся, довольный собой солдат.
— Это был правильный ответ, — только и сказал он.
Ярость Миноса
Царь бегом пересек центральный двор и стрелой ворвался в восточное крыло, где располагались покои Пасифаи. Теперь ему все стало ясно: его жена, эта соблазнительная ведьма с невинным личиком, это воплощение коварства, задумала обдурить его. Пролетая по коридорам, разъяренный Минос думал о том, как поступит теперь. Он ворвется в покои жены, убив охрану, которую наверняка выставила Пасифая. Неверная царица и ее любовник, спавшие на царском ложе после долгой ночи любовных утех, в ужасе прижмутся друг к другу. Пасифая со слезами и мольбами бросится к Миносу, стараясь разжалобить его, а ее дружок, какой-нибудь женоподобный юнец, примется искать свою одежду или попытается спрятаться под кроватью, чтобы спастись от… Но где это он оказался? Минос остановился. Гнев помешал ему выбрать правильный путь. Растерявшись, он сделал несколько шагов в обратную сторону. Что за ерунда! Он отлично знал каждый уголок дворца. Он тысячи раз играл в прятки в этих самых коридорах со своими братьями и ни разу не потерялся. Он всегда свободно ориентировался здесь. Лишь его гнев и кровь, бурлящая в жилах, могли сыграть с ним такую шутку. И надо же было, чтобы это случилось в такой момент! Царь понимал, что, если он еще ненадолго задержится, какой-нибудь слуга наверняка предупредит царицу о его приходе, и любовник успеет скрыться, а царица встретит его слезами и упреками… Вдруг Миносу показалось, что он узнает место, в котором находится. Царь снова остановился. Куда же ему пойти: налево или направо? Он метнулся налево, но, пройдя совсем чуть-чуть, повернулся и пошел в противоположную сторону. Через два часа, много раз пройдя по переходам дворца, совершенно измученный Минос уткнулся в глухую стену. Он заплакал и стал звать свою пропавшую мать Европу.
Семя Диониса
Навкрата разбудила Пасифаю, раздвинув кожаные занавески на окнах. Госпоже Луны совсем не хотелось просыпаться, к тому же ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, где она находится. От прошедшей ночи у нее почти не осталось воспоминаний, лишь какие-то жалкие обрывки. Она помнила, что отдалась под сосной Дионису, который оказался самым нежным и неутомимым любовником, которого только можно было представить. Помнила, что пела и танцевала в свете луны с другими кносскими женщинами. Помнила, как они догнали, схватили и разорвали на куски маленького олененка. Ночь празднества оживила дух Пасифаи, она вновь чувствовала себя молодой и прекрасной, способной править целым миром и справляться не с одним, но с тридцатью самодовольными Миносами.