Читать интересную книгу Катарсис. Том 1 - Василий Головачёв

— Ты не слишком спешишь, Крутов?

— Я опаздываю, — хрипло отозвался Егор, и девушка засмеялась, отодвигаясь, поправляя волосы, прижала кувшинки к лицу.

— Как давно я здесь не гуляла! С детства… Пройдемся?

Крутов послушно двинулся в обход пруда, остановился у полузатопленной коряги. Воспоминания обрушились на него, как лавина.

— Здесь меня укусила змея…

— Когда? Расскажи.

— Я тогда учился в Жуковке, жил у дядьки Ивана, а сюда приезжал на лето. Это уже в десятом классе случилось. Я ее не заметил, удочку закидывал, а она сидела под корягой. Ну и укусила. Знаешь, я боли не почувствовал, только поплыл куда-то, как от стакана самогонки. Хорошо, бабка Уля еще жива была, дала мне выпить трехлитровую банку молока, пошептала что-то, погладила, ногу разрезала… В больницу меня привезли без сознания, врач посмотрел, говорит: ну, этот не жилец… А я, как видишь, выжил.

Елизавета покачала головой, не сводя огромных глаз с лица Егора, погладила его по плечу.

— Видно, бабка твоя была целительницей, царство ей небесное! Ты у нее ничего не перенял? Каких-нибудь экстрасенсорных способностей?

Крутов подумал о своих возможностях, основанных на медитации и пробуждении сверхреакции, но говорить об этом не стал.

— Да нет, вроде бы нормален.

Елизавета фыркнула.

— Был бы нормален, не целовал бы ведьму. У меня в роду одни колдуны да ведуньи были, то сглаз лечили, то порчу снимали, то кровь заговорами останавливали. Даже мама умеет это делать.

— А ты?

— И я тоже. Уверен, что я тебя не околдовала?

Они вышли на поляну за прудом, окруженную березняком. За поляной начиналось болотце, где молодой Крутов когда-то собирал крапиву для подкормки домашних кур. Не отвечая на вопрос Лизы, он вслух медленно прочитал:

 Я прогнал тебя кнутом В полдень сквозь кусты, Чтоб дождаться здесь вдвоем Тихой пустоты…

Елизавета оглянулась, недоумевающая и заинтересованная.

— Ты любишь Блока?

— Не то чтобы люблю, но знаю, у него есть замечательнейшие строки. Бальмонта уважаю, Верхарна, Рубена Дарио. А ты?

— Я деревенская девчонка, и вкусы у меня деревенские, поэтому я люблю Есенина.

 Не жалею, не зову, не плачу. Все пройдет, как с белых яблонь дым…

— Это хрестоматийное. Больше ничего не помнишь?

Крутов наморщил лоб.

 Ты жива еще, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет!

Елизавета покачала головой, засмеялась, хотя глаза ее затуманились, погрустнели. Вполне вероятно, она вспоминала сейчас какую-то не слишком веселую страницу своей жизни. Крутов так и не решился задать ей вопрос, как ей жилось и была ли она замужем.

— А вот это помнишь?

 Где ты, где ты, отчий дом, Гревший спину под бугром? Синий, синий мой цветок, Неприхоженный песок…

Крутов качнул головой.

— Читал, но не помню.

Лиза взялась рукой за ствол березы, обошла ее кругом, глаза ее стали и вовсе темными и печальными.

 Зеленая прическа, Девическая грудь, О тонкая березка, Что загляделась в пруд? Что шепчет тебе ветер?..

Прервала себя, оборачиваясь к наблюдавшему за ней Егору.

— Что ж ты не спросишь, замужем я или нет?

— А это существенно? — осторожно сказал он.

— Конечно, нет, — со странным смехом ответила она, убегая вперед, касаясь берез ладонью. — Но замужем я уже побывала и больше не хочу. Так что не зови.

Крутов не нашелся, что ответить, гадая, что на нее нашло, двинулся следом, потом побежал и встал у нее на пути. Однако обнимать и целовать не стал, тонко чувствуя ее настроение. Ее ресницы удивленно взлетели вверх, Лиза почувствовала его желание и одновременно железное самообладание, насмешливо оглядела его лицо.

— Ты сильный, Крутов, но, боюсь, и ты не в силах мне помочь. Ребят у киоска возле гришанковской хаты видел?

Егор кивнул.

— Один из них — брат моего бывшего мужа. Как и почему он оказался здесь и что делает, я не знаю, но проходу он мне не дает, следит… — Она передернула плечами. — Все пытается вернуть заблудшую овечку в загон брата…

— А ты?

— Я давно указала бы им на дверь, да боюсь. Муж замешан в каких-то криминальных делах, всегда приезжает с телохранителями, все надеется… даже тут меня достает, стариков моих уговорил… а я не могу на него смотреть!

— Чего же боишься, коли не любишь и в разводе?

— Не в разводе, Егор Лукич, в том-то и дело. — Елизавета отвернулась, смахивая повисшую на ресницах слезу, улыбнулась невесело. — Такие вот дела. А боюсь я не за себя. Полгода назад появился у меня ухажер, хороший парень, специалист по маркетингу, нравился мне очень… а они его подстерегли однажды и… в общем, калека он теперь, ходит без глаза…

Крутов подошел ближе, обнял девушку, осторожно вытер ей глаза кончиком платка, потом поцеловал оба.

— Как сказал бы Вишневский: не от хорошей жизни вас целую. Успокойся, все будет хорошо. Мой глаз твоему мужу не по зубам. А почему ты развод не взяла?

Елизавета глубоко вздохнула, улыбнулась, взяла его под руку.

— Не будем об этом. Всему есть причина. У него связи чуть ли не во всех властных кабинетах Брянска, мэр города его отец. Ни одно мое заявление до суда не дошло… В общем, Егор Лукич, не повезло тебе, брось-ка ты обхаживать Лизку Качалину, выйдет это тебе боком.

— Ну уж извини, этого не дождешься, не брошу!

Она остановилась, поворачиваясь к нему лицом, раскрывая глаза шире, и плавилась в них такая надежда и признательность, что Крутова шатнуло. Он притянул ее к себе, слабо сопротивлявшуюся, и поцеловал, как давно уже никого не целовал — до эйфорического головокружения. Наверное, он мог бы пойти и дальше, но, ощутив под руками упругую грудь и почувствовав, как Лиза вздрогнула, вовремя остановился. Воздушный замок, который он начал было строить в мечтах вопреки скептическому взгляду на жизнь, слишком легко можно было разрушить.

— Почитай мне Блока, — шепнула она, удивленная и испуганно-обрадованная его безошибочным чутьем ситуации и желанием не причинить ей боль, — то самое, что начал, про кнут.

Крутов с некоторым трудом разжал объятия, отстранился от Елизаветы, и они пошли по траве краем березняка, мимо болотца, переживая удивительное чувство взаимопонимания и единения, ощущая себя частью природы и влекомые тайной, соединившей их дороги. Девушка часто поглядывала на него, по-новому оценивая его жесты и речь, отмечая его выдержку, собранность, внутреннюю решительность, независимость, умение держаться и убеждать, наталкиваясь на его ответный взгляд, прямой, волевой и пронизывающий, и сердце ее замирало отчего-то и шептало на своем языке: он — не он… тук-тук… он — не он… Хотелось верить, что — он…

Крутов повторил прочитанные строки и, вспомнив стихотворение полностью, с выражением продолжил:

 Вот — сидим с тобой на мху Посреди болот. Третий — месяц наверху — Искривил свой рот. Я, как ты, дитя дубрав, Лик мой так же стерт. Тише вод и ниже трав — Захудалый черт…

Что-то изменилось вокруг, словно тень накрыла солнце, скатившееся к горизонту, хотя небо было глубоким и чистым, без единого облачка. Крутов замедлил шаги, остановился, уже поняв, в чем дело. Из-за кустов слева от болотца вышли навстречу трое парней, среди которых Егор узнал длинноволосого смуглого красавца с серьгой в ухе и белобрысого крепыша с наколками. Третий был в два раза шире каждого и напоминал двустворчатый шкаф, обзаведшийся короткими и толстыми ногами. Квадратная челюсть его вполне могла бы принадлежать гигантопитеку.

На всех троих были одинаковые рубашки защитного цвета с четырьмя кармашками и стоячим воротником — последний писк моды, серые джинсы и кроссовки «хард» с металлическими заклепками по всему канту. Почему-то именно они привлекли внимание Крутова. Такая обувь была одинаково удобна как для драки, так и для бега, и носили ее все спецформирования Министерства обороны. Парни явно не были обычной гражданской шпаной.

— Эй, спортсмен гребаный, — сказал смуглолицый абориген с серьгой в ухе, — мы тебя предупреждали по-хорошему. Что же это ты чужих замужних баб лапаешь и целуешь?

Елизавета вспыхнула.

— Гафур! Что вам здесь надо? Я не просила следить за мной!

— А тебе слова не давали, — наставил на нее палец белобрысый с наколками. — Сделай фокус — смойся с глаз, с тобой потом разбираться будем. Георгий будет очень недоволен твоим поведением.