Читать интересную книгу Тайна Люка Эббота - Паула Гослинг

— Ну и как? — спросил Пэдди.

Эббот был растроган и задумчив после встречи с Моссом.

— Они были вместе с семи до восьми. — Он достал этюд, подставил его под серый тусклый свет дождливого дня, чтобы пленка не давала бликов. — Он вдвое мощнее меня, говорить не умеет, зарос шерстью и рычит, как медведь. Она смеялась над ним, оскорбляла его, использовала его — то есть некая версия сказки про Красавицу и Чудовище. И все же — вот как он относится к ней.

И Люк дал Пэдди взглянуть на этюд.

Пэдди тихо присвистнул.

— Бедняга.

Люк кивнул:

— Ну, а теперь пора навестить безутешного кузена, полагаю.

Глава 10

Настойчивый стук в дверь под вывеской «Три колеса» извлек Гордона Синклера из глубины магазинчика. Хмурясь, он приоткрыл дверь и проговорил через щелку: «Сегодня мы не работаем».

Эббот показал свое удостоверение.

— Простите меня, но это совершенно необходимо.

— Разве нельзя подождать до завтра? — поинтересовался Синклер.

— Боюсь, что нет, — улыбнулся Люк.

Кровавое чудовище, проворчал Синклер, но снял цепочку и впустил гостей. Затем вновь закрыл дверь на цепочку. Для пущей конспирации он опустил штору и зацепил ее за крючок внизу; повернулся:

— Пошли в дальнюю комнату. Мы работаем.

Его недавно забрызганный глиной фартук подтверждал это. Они проследовали за ним через ряд витрин с товаром. Взгляд Пэдди упал на ценник, и он прирос к месту от изумления. Сто пятнадцать фунтов за плафон для лампы? Вот этот фиолетово-зеленый плафон? Со всякими штуковинами на нем? Или «штуковины» выросли на плафоне как грибы? Да, они напоминали грибы — ядовитые грибы.

Он кое-что знал об искусстве, но никогда не мог бы сказать с определенностью, что в искусстве ему нравится. Зато всегда мог бы дать ответ, что ему не нравится, — а это определенно было именно то, что не нравится.

Через занавеси в задней комнате они увидели большую мастерскую, в которой помещалось именно то, что значилось на вывеске: три гончарных колеса, козлы для просушки изделий занимали большую часть пространства. Огромная печь помещалась возле дальней стены. Чаны и рабочие столы довершали картину насыщенной профессиональной жизнью мастерской.

Возле одного из гончарных кругов сидела запачканная маленькая фигурка и уныло лепила кувшин, который должен был стать, вероятно, «самым-самым», неким хитом, поскольку был кривобок и треснут с одного бока. Пэдди вздохнул: вероятно, ему не понять.

— Полиция, дорогой мой, — проговорил Гордон Синклер, подходя к Бэрри Триту и кладя ему руку на плечо. Встряхнись.

— Бог мой! — простонал Бэрри и драматическим жестом схватил кувшин с круга. — Бог мой!

Пэдди, облокотившись на стол, тяжело вздохнул: лучше уж побывать в какой-нибудь передряге, чем допрашивать двух этих идиотов об убийстве.

Люк игнорировал эту мелодраму, будто то была естественная часть его существования. Он улыбался, глядя на тех двоих. Трит слегка воспрял духом. Синклер вдруг разъярился, сразу без обиняков прояснив суть их с Тритом взаимоотношений. Люк предпочел сконцентрироваться на мистере Трите.

— Простите нас за вторжение в такое печальное время, однако я уверен, что вы так же жаждете поймать убийцу вашей кузины, как и мы, мистер Трит.

— Конечно, он жаждет, — нетерпеливо проговорил Синклер.

— И хотя это будет нелегко, я был бы благодарен вам, если бы вы припомнили все события прошлой ночи и этого утра.

— Разве это так необходимо? — вмешался вновь Синклер. — Он уже дал показания в полиции; наверное, достаточно давления на человека?

Люк продолжал улыбаться.

— Было бы достаточно, если бы то не была местная полиция, которая, хотя и известна безупречной работой, не слишком опытна в расследовании такого рода дел.

— А вы — очень опытны?

— Я — опытен. Ужасное занятие, зато мое профессиональное.

Пэдди отвернулся, чтобы никто не заметил его ироничную улыбку. Люк входил в роль: он играл на публику, ухитряясь при этом не насмехаться над своими жертвами. То было искусство, в котором Пэдди никогда не удавалось преуспеть. Люк — это хамелеон. Он был подобен искусному танцору.

— Хорошо, — всхлипнул Бэрри. — Нет, нет, Гордон, не сердись: со мной все будет в порядке. Если это поможет, я готов сделать все, о чем вы просите. В конце концов, она была… она была моей дорогой кузиной. — Он глубоко вздохнул и, по всей видимости, взял себя в руки. — Что вы желали бы знать?

Люк подвинул стул и элегантно на него присел, эффектно раскрыв блокнот. Синклер, недовольный, ушел на второй план, угрюмо вновь и вновь мешая глину: очевидно, с каждым движением рук он придавал глине творческий заряд.

— Во-первых, мне хотелось бы знать: мисс Френхольм жила вместе с вами?

— Да, мы делили с ней одну квартиру: то есть мы сделали из одной две. Хотя… если вы понимаете, о чем я, мы с нею не жили в действительности. У меня и Гордона комнаты наверху, а она занимала комнату внизу, но мы пользовались общей кухней и прочим. Нам было очень удобно.

— Удобно, — проронил Синклер. — Просто удобно.

Трит многозначительно поглядел на него и вновь повернулся к Люку.

— Гордон просто слегка ревновал меня к Уин, — признался он. — Но ведь она — единственная моя родственница. Ее родители растили меня, когда умерли мои родители, а когда умерли и ее родители, она продолжала вести для меня хозяйство. Мы вместе с нею ходили в школу искусств, мы работали на одной — ужасной! — фарфоровой фабрике, когда окончили школу. И всегда вместе. Когда мы с Гордоном встретились, у нас появился шанс приехать сюда. Естественно, вместе с Уин.

— Естественно, — проворчал Синклер.

— Гордон, ты ведь никогда не говорил мне, что возражаешь против нее, — упрекнул Бэрри. Ответа не последовало, но толчки кулаков Синклера в глину стали слышнее. — Во всяком случае, мы переехали. Уин была очаровательна и, кроме того, очень полезна при продаже наших изделий.

Синклер фыркнул и со страшным звуком ударил кулаком по глине.

— Она была бесстыдной шлюхой, Бэрри, и ты знаешь это. Если он сейчас начнет рассказывать вам милые сказки про Уин, инспектор, вы только зря потеряете время. Я могу рассказать вам все, что вы желаете знать. Мы жили вместе, да; но она редко бывала дома, потому что она тут переспала со всеми в округе. Мы не можем назвать вам ее партнеров, поскольку не знаем их. Прошлым вечером был как раз редкий случай, когда она вернулась вместе с нами: наверно, она устала от игр с Моссом и Грэхэмом — или с кем там еще, кто ею интересовался. Ее жизнь была, так сказать, ценным вкладом в единение коллектива. — Тон Синклера был ядовито-язвительным.

— Грэхэм? — переспросил Люк. — Вероятно, это Грэхэм Мойль, художник по стеклу?

— Да, он был ее постоянным партнером. Одним из немногих. А там… уже потом мог быть кто угодно: позаимствованный у кого-то муж, например. Когда на Уин находило, она была ненасытной. Бог мой, она даже однажды пристала ко мне!

— Что??! — вскричал Бэрри Трит.

— Не огорчайся, милый, — с неожиданной нежностью в голосе ответил Синклер. — Я в ответ просто высмеял ее. Ясно, как день, что она была… ненормальной. Она была помешанной на сексе сучкой, у которой вся жизнь состояла в заигрывании с мужчинами. Она всюду искала… — у кого побольше, как говорят. И ей всегда было мало… как только вернется домой, — снова висит на телефоне. Вчера услышал, как она положила трубку, — и спустя десять минут ее уже не было дома.

— В какое время это было?

Синклер подумал:

— Около полуночи или что-то вроде того.

— В таком случае вечер окончился не слишком поздно?

— Может быть; мы ушли оттуда около половины двенадцатого. Мы — не «совы», как говорят. Честно, я был удивлен, что Уин пошла с нами. Она в тот вечер вела себя несколько странно: странно для нее, я имею в виду. Да, она то уходила с мужчинами, то приходила снова, но при этом было что-то не то. В ней было что-то безумное, вы понимаете? Я видел, она чего-то от кого-то добивалась, и нашла того, кого добивалась, только выйдя поздно вечером из дому… может быть, он и был ее убийцей. Может быть, она уже знала, что должна умереть, поэтому она была такая неистовая в тот вечер. Что-то вроде последнего вздоха — и очертя голову в воду? — Он сделал гримасу. — Думаю, это было слишком даже для меня. Но что-то необычное в ней было. И тут было не до смеха.

— Она была беременна, — сказал Люк. — Говорила она об этом кому-нибудь из вас?

— Беременна? Уин? Она никогда… — начал было Синклер, но Бэрри ахнул.

— Вы имеете в виду, что у нее мог быть ребенок? Значит, ребенок тоже умер? Крошечная жизнь жила в ней… Боже, как жестоко! Гордон, у нас мог бы быть ребенок, и мы бы его любили; у нас была бы семья…

Это было уж слишком — даже для терпения Люка.