Читать интересную книгу Книга Натаниэля - Полумрак

– Вот, смотри. – Голиаф провёл пальцем по плечу. – Знаешь, что это?

– Рука? – сказал Давид.

– Это годы. Годы усилий и тренировок. – сказал Голиаф спокойно. – Это то, что будет оценивать судья. Вложенные усилия. Вот что ты сделал, чтобы быть молодым, белокурым и красивым?

Давид молча сунул руку в сумку.

– Вот и я о том же… А я потратил на это… – Голиаф ещё раз провёл пальцем по мускулу. – целую вечность. Эй!

Камень, пущенный Давидом, ударил Голиафа по лбу. Тот пошатнулся и сел на землю.

– Что ты… Эй! – ещё от одного камня Голиаф заслонился лёгким щитом. – Ты что творишь?

Давид снова пожал плечами и достал камень побольше.

– Парень, знаешь, это неспортивно… – воскликнул Голиаф, прячась за щитом. Камень ударил по щиту и отскочил. Давид снова подобрал его и начал раскручивать пращу.

В три быстрых прыжка Голиаф подлетел к нему, отнял пращу, сбил шлем Саула на его глаза и осторожно придавил его к земле.

– Так. И что на тебя нашло? Я понимаю, что тебе очень хочется выиграть, но для этого надо работать!

Давид, мыча сквозь сжатые губы, попытался вывернуться.

– Не надо отмалчиваться. Давай, поговори со мной. Если ты, вместо того чтобы решать свои проблемы, будешь пытаться покалечить людей, твои проблемы никуда не денутся. – сказал Голиаф, разрывая одной рукой пращу в мелкие клочки.

Давид затих.

– Ты что, не собираешься меня убивать? – сказал он удивлённо через несколько секунд.

– За что? – удивился Голиаф.

– Ну я же пытался тебя убить. – сказал Давид. – На войне же убивают!

Голиаф одним движением поставил Давида на ноги.

– Какая война? – сказал он. – Мне сказали, это соревнования.

– Это война! – сказал Давид. – Между Филистимией и Израилем. Ты мой враг, и мне велели тебя убить. Я вышел, а ты даже не знаешь, что воюешь?

– Эх, парень… – сказал Голиаф. Он отпустил Давида и тот сразу отскочил. – Я не воюю вообще. Меня, кажется, обманули. Или я не так понял. Мне сказали: «Вон, иди туда, познакомишься со своим противником». И я пошёл. Кстати, меня зовут Голиаф.

– Давид, сын Иессея. – сказал Давид.

– Очень приятно познакомиться, Давид. – сказал Голиаф, протягивая руку.

– Зачем же ты поносил Господа Нашего? Царь приказал тебя убить, поскольку ты поносил Господа Нашего. – сказал Давид строго, не отвечая пожатием.

– Никого я не поносил. – сказал Голиаф. – Это неспортивно.

Он уселся на камень и закрыл глаза рукой.

– Скажи, Давид, у тебя зрение слабое? – спросил он.

– Не особо… – сказал Давид.

– Ты меня издалека видел? – спросил Голиаф.

– Ну видел… – сказал Давид.

– Ну так какого чёрта тебя понесло меня убивать? Я большой, ты маленький. Я взрослый, ты нет. И без меча, без лука, без копья, с одной этой штукой… Что это вообще?

– Это праща. Для пастухов… – объяснил Давид. – Вообще я довольно хорошо с ней…

– Это самонадеянность. – объявил Голиаф. – У тебя праща вместо головы. Раскрути посильнее и отпусти – авось да ударит побольнее. Вот твой царь раскрутил и отпустил. И ты полетел ударять. Так?

– Ну… – сказал Давид неуверенно.

– Что он тебе обещал? – спросил Голиаф. – Дочь свою? Полцарства? Золото? Свободу?

– Всё сразу… – сказал Давид. – Но ты же поносил Бога Живого!

– Ещё чего не хватало. – сказал Голиаф. – Поносить чьего-то Бога – навлекать на себя неприятности. Запомни кое-что – самые гнусные неприятности человеку доставляет он сам. Это очень просто по-моему. Пока ты позволяешь себе быть чьей-то пращой, ты сам виноват в своих неприятностях. И сейчас, молодой человек, у тебя большие неприятности.

– Так ты меня всё-таки убьёшь? – спросил Давид нервно.

Голиаф посмотрел на него долгим взглядом.

– Ни в коей мере. Посмотри ещё раз сюда… – Голиаф снова напряг мускулы. – Видишь? Это моё тело. Правда, оно совершенно?

Давид не ответил.

– И, как я уже говорил, это века упорной работы. Я, между прочим, не зря губернатор Филистии. Я работаю над собой. И я знаю – моё тело совершенно. Если не считать всяких мелочей с ногтями… Как ты думаешь, я буду рад, если меня кто-нибудь убьёт? Разрушит плод таких долгих и трудных усилий?

Давид снова не ответил.

– Конечно не буду! – сказал Голиаф. – И точно также я думаю, что ты не будешь рад, если тебя кто-нибудь убьёт, пускай даже тебе всё твоё совершенство досталось даром. Верно?

Давид кивнул.

– Ну видишь. – сказал Голиаф. – Поэтому я и не воюю. Человека очень просто сделать, очень легко убить и очень трудно дать ему оставаться человеком… Поэтому я тебя не убью. И даже не отшлёпаю. Хотя ты заслужил. Этим пускай твой отец занимается. И если ты честный малый, ты его попросишь, чтобы он тебя высек. А я тебя оставлю наедине с твоими мыслями. Которые, кстати, – Голиаф поднял указательный палец, – как раз самое худшее наказание за все неприятности, которые ты сам себе причиняешь. Понял?

Давид пожал плечами.

– Куда тебе… – сказал Голиаф грустно. – Если бы ты понял, ты бы стал царём… Ладно… Счастливо оставаться.

Голиаф встал, махнул Давиду рукой и поплёлся в сторону филистимлян. Пройдя половину, он обернулся.

– Да, кстати! – крикнул он. – Видел я дочку Саула. Умирать там не за что!…

LXXXVIII

– Ну не знаю. – сказал Нерон. – По-моему это не очень правильно…

– Правильно, не правильно, – сказал сварливо Сатана, – кого волнует? Меня – нет.

– Людей волнует. – сказал Нерон неуверенно.

– Люди будут в восторге! – воскликнул Натаниэль. – Они же только об этом и мечтают – хлеб и зрелища.

– А где тут хлеб? – спросил Нерон, наморщившись.

– А хлеб львам. – объяснил Натаниэль. – Людям зрелище, а хлеб львам. Все просто обожают смотреть, как другие едят.

– Ты знаешь, – сказал Нерон, – я вообще думал на этот раз что-нибудь для детей организовать. Утренник, скажем. Я уже и пьеску написал, вот…

Нерон взял со стола длинный свиток.

– Вот, вот тут мне очень нравится. Господин Ромашка: Узрите, боги, ради вас я гибну! Госпожа Пруденсия: Чай ромашковый, благоуханный, заварю, чтобы подзакусить, умилостив Деметру! Господин Пирожок С Повидлом: Был сотворён я ненадолго, и цель была ясна при сотвореньи – что строят, чтобы сразу же разрушить…

Натаниэль закатил глаза.

– Видишь, – сказал Нерон, опуская свиток. – и христиан львам скармливать не надо.

– В том и проблема! – воскликнул Натаниэль. – Что ты с ними ещё будешь делать? У тебя их уже девать некуда.

Нерон пожал плечами.

– Кроме того, детям тоже полезно посмотреть. Это их многому научит. – сказал Натаниэль.

– Чему это? – заинтересовался Нерон.

– Ну… не быть христианами… не соваться к львам… как выглядит христианин изнутри… – перечислил Натаниэль, загибая пальцы.

– Ну не знаю. – сказал Нерон. – По-моему это не очень правильно. И скучно. Христиане наверняка изнутри такие же, как все. Ну, кроме меня, понятное дело.

– Ну вот и узнаешь. – сказал Натаниэль. – Ты же христиан изнутри ещё не видел?

– Нет, – сказал Нерон, – но что с утренником-то делать?

– Да чёрт с ним, с утренником! – воскликнул Натаниэль.– Какой людям прок будет от утренника? А так все выиграют!

– Ну христиане-то не выиграют… – сказал Нерон с сомнением.

– Христиане, между прочим, больше всех выиграют! – сказал Натаниэль.

– Это как? – заинтересовался Нерон.

– Ну они же христиане, так? Представь, что ты им предложишь усесться вместе со всеми и посмотреть утренник. Они будут оскорблены. А если ты дашь им умереть за веру, они в итоге в общем-то будут тебе благодарны.

– Что?! – воскликнул поражённо Нерон.

– Ну да. На то они и христиане, понимаешь? Это часть христианства, что тебя должны сожрать львы. Иначе ты неправильный христианин. Понял? Если христиан едят львы, а тебя лев не съел, а вместо этого ты посмотрел утренник – какой же ты христианин?

– Какой? – спросил Нерон.

– Неправильный! – воскликнул Натаниэль. – Так что давай. Не подводи людей. У тебя есть перед ними совершенно определенные обязательства, и ты должен их выполнить.

– Ну не знаю… – сказал Нерон.

LXXXIX

– Вот, пожалуйста, посмотри! – сказал Первый Философ, поднося к глазам слегка погнутую швейную иглу. – Ни одного ангела, и это ты можешь видеть. А ангелов не можешь. Какое ещё доказательство тебе нужно?

– Ангел – это чистый дух, – возразил Второй Философ, разливая чай по чашкам, – а дух лишён телесного и потому может быть бесконечно мал. Бесконечно малого ты увидеть не можешь. Поэтому и ангелов на острие может поместиться бесконечно много.

– А как бесконечно малое может танцевать? – воскликнул Первый Философ. – Кроме того, если их там бесконечно много, там довольно тесно, правда? И танцевать в общем-то неудобно.