— Вы исполняли свой долг, принуждая его выслушать вас, кроме того, вы вели себя как джентльмен, защищая несчастную женщину. О ней, разумеется, стало известно?
— Адмирал Портингтон отрицал, что запретил мне продолжать расследование. Будто бы он только сказал мне проявлять осторожность, пока сам просчитывает тактику. Он изобразил меня упрямцем, который способен допустить промах, губящий все расследование. И потеря самообладания подтвердила его правоту! Что касается женщины, она была служанкой, а не леди. Кажется, для адмиралтейства эта разница играет существенную роль. — Люк приподнял бровь. — Только не думайте, что я святой.
— Я прекрасно знаю, сколько в вас святости, — парировала Эйврил. — Я могу ненавидеть вас лично…
Люк приподнял другую бровь.
— …но больше я ненавижу несправедливость. Где вы набрали вашу команду?
— В камерах смертников. Если я прав и мы обнаружим здесь источник утечки, все они будут помилованы. Но если я ошибаюсь или же мы потерпим неудачу, их казнят.
— Они не слишком много потеряют, убив вас и попросту сбежав, не так ли?
Если они убьют Люка, то не станут долго раздумывать, как поступить с ней.
— Не слишком. Пытаться командовать ими — плутовская затея. Это как если бы всадник пытался убедить лошадь, которая бесконечно сильнее, подчиняться словам и нести его на спине.
— Но вы будете использовать силу, когда другие средства перестанут действовать?
— О да. Например, Эйврил, я бы не колеблясь отшлепал вас у костра, положив поперек колена, если бы вы не перестали меня так упорно расспрашивать.
— Вы стали бы бить женщину? — Она словно ощетинилась от возмущения. — Ни один джентльмен не стал бы делать этого!
— Вот именно, при необходимости. Однако вы включили здравый смысл. — Было ли выражение его лица полностью лишено самодовольства? — Так я причинил бы вам куда меньшую боль, нежели брошенным камнем.
— Недостойно джентльмена даже говорить об этом!
— Разумеется, недостойно, но чем больше я думаю об этом, тем более меня захватывает эта идея. — Веки его опустились, слегка прикрыв глаза, и Эйврил почувствовала какое-то изменение в воздухе, будто движение ветра. — У вас самая восхитительная задница на свете, моя дорогая. Было бы приятно согреть ее немного.
— Вы обещали…
— Я обещал, что не буду насиловать вас, Эйврил, но я ничего не сказал о соблазнении. Вы — серьезный соблазн для человека, у которого мало наслаждений, как у меня сейчас. Непростая задача.
— Ну, я не намерена становиться одним из ваших немногих наслаждений, — возразила она, крепко сжав одеяло у подбородка. — Достаточно дразнить меня, расскажите о том, что вы делаете на этом острове! — Она вовсе не думала, что он дразнит ее, но его следовало осадить, чтобы сама возможность дразнить ее показалась немыслимой. — Что вы можете сделать, будучи здесь? — недоумевала она.
— Я жду сигнала. Источник, который первым зародил во мне подозрения, сказал, что когда осведомитель — не будем называть его имени — получает бумаги для своих хозяев, то выходит на бриге из Хай-Тауна и встречается с французским военным бригом за Западными скалами. Мы захватываем здешнее силлийское судно и отправляемся на рандеву. Мысль о двойной добыче не позволяет ослабеть боевому духу моих людей.
— Понимаю. И верю вам. — Он поклонился, но она была уверена, что это иронический жест. — Поскольку теперь я знаю правду, вы можете отпустить меня. Я не предам вас, даю слово.
— Отпустить вас? Моя дорогая Эйврил, вы должны понимать, что это невозможно.
— Невозможно? Почему? Вы не доверяете мне?
В негодовании Эйврил спустила ноги с кровати и встала, завернувшись в одеяло, несмотря на боль в плече. Глаза Люка расширились, когда она подлетела к нему. Одеяло стало сползать, и ей пришлось остановиться, чтобы завернуться плотнее.
— Перестаньте глазеть на меня!
— Открывается столько всего, на что стоит поглазеть, когда вы так порывисты, — сказал он, поднимая глаза, очарованные увиденным зрелищем. — Вы умная женщина — думайте. Где вы находились с тех пор, как затонул корабль? — Люк сел за стол на безопасном расстоянии от нее, прежде чем продолжить: — Прошло четыре дня после крушения. Военный флот и местные рыбаки прочесали все острова, заглянули под каждый камень, до которого не дошел прилив. На островах не более трех сотен душ. Где среди них вы могли прятаться? Итак, что за историю вы будете рассказывать?
— Я… я не знаю, — призналась она. — Но разве я не могу все рассказать губернатору?
Люк отрицательно покачал головой.
— Думаете, он может быть замешан? Тогда мне следует остаться здесь, как я полагаю. Но как долго?
— Я ожидаю получить сигнал в течение этого дня, самое позднее — завтра. Сейчас происходит множество событий, о которых должен сообщить осведомитель, и, я думаю, мы выследим его.
— Но что теперь? — Она подошла к сушившейся перед огнем одежде. — Ее уже почти можно носить.
Мысль о возможности одеться, чтобы выйти из лачуги и избежать общества Люка, привела к другому вопросу:
— Знают ли остальные, что я собиралась бежать?
— Нет, и было бы крайне опасно для вас, узнай они об этом. Теперь мы должны появиться перед ними так, будто все это время улучшали свой аппетит.
— Я не хочу, чтобы вы снова целовали меня! — Эйврил сделала шаг назад, но поняла, что это приведет ее прямо к кровати, и остановилась, держась за спинку стула. — Лжец!
Люк встал и потянулся всем телом. И она обнаружила, что не может отвести от него взгляда. Неужели было недостаточно увидеть его обнаженным? Сильным, мужественным, возбуждающим… «Ах, перестань же!»
— Скажите мне, почему нет? — недоумевал он.
— Потому что вы — лицемер. Вы осуждаете этого адмиральского родственника за принуждение девушки к близости, и сами заставляете меня целовать вас!
— Разве я заставляю вас?
Он подошел и присел на край стола, может быть, в двух футах от нее. Слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно.
— У меня нет опыта с мужчинами. Я не знаю, как противостоять тому, что вы заставляете меня чувствовать, — призналась она. — Я хочу сказать «нет», но отчего-то, когда вы прикасаетесь ко мне, не могу этого сделать. Я, должно быть, совершенно потеряла рассудок.
Эйврил замолчала, глядя в сторону и пытаясь скрыть румянец, приливший к ее щекам.
— Ничуть. Вы просто чувственны, — объяснил Люк. — Вам не нравится, когда мы целуемся?
— Нравится. И это неправильно.
— Это совершенно правильно. Это естественно.
— Я обручена, — вдруг призналась она, поразившись тому, что совершенно забыла об этом обстоятельстве. — Я не вспоминала о виконте Брэдоне с тех пор, как наш корабль налетел на скалы. Я возвращалась из Индии в Англию, чтобы выйти за него замуж, и не вспомнила о нем, даже когда вы поцеловали меня.