Дорога в никуда, где исчезает сознание, а душа распадется на частички, и никакой больше реинкарнации, никакой больше жизни ни в каком виде.
Да, сейчас он бы хотел исчезнуть в бесконечно хаотичном движении атомов, обратится потоком несущегося света, стать свободным и невесомым, а не сидеть вот здесь взаперти.
И в груди что-то сжималось в плотный, в какой-то вязкий давящий комок, от которого никак не избавиться, который остаётся лишь принять, позволив ему заполнить всё твоё существо, сжать в крошечную беспокойно пульсирующую точку, в суетящийся сгусток чистой жизненной силы, и когда света уже почти не останется, боль прольётся разноцветными слезами на холст, и благодарность за испытание сделает свободным и исцелённым.
Но это после. А сейчас, когда отчаяние затапливает и не даёт сделать ни вздоха, когда Артур готов рвать на себе волосы от безысходности и громадной вины, когда он мечется в запертой комнате, он не думает об исцелении.
Но вот дверь заскрипела, медленно открываясь и впуская столб света. Артур зажмурился и закрыл глаза рукой.
Глава 17. Хэйден. Воспоминания
Глубоко вдохнул, пытаясь унять дрожь в пальцах. Тихо постучал.
Сколько уже раз он вот так стоял перед этой дверью, обитой чёрной кожей? Сколько боялся перешагнуть этот порог? Сколько сдерживал страх в голосе, сколько радовался, что Хранитель не видит его испуганного лица из-под чёрной маски с корявым клювом? Сколько? Он уже не помнил. Слишком много, слишком часто, слишком. Бесконечно, как сказал бы Артур, но его здесь нет.
«Он бы не трусил так, — подумал Хэйден. — Он бы уже давно стоял перед Хранителем. Хотя нет. Он бы вообще здесь не оказался. Он бы сразу отказал. А я? Что помешало мне?»
— Входи, — сказали из-за двери, и Хэйден вошёл.
Всё тот же кабинет. Тот же ковёр под ногами, на который и наступить-то страшно: испачкаешь. Те же книжные шкафы по периметру. А в центре громадный стол с бумагами и папками, но главное — возвышающийся надо всем этим Хранитель в золотой маске, из-под которой чуть виднеется чёрная борода. Он в мантии, на голове — капюшон, так что ни волос, ни лица совсем не видно, и от этого ещё неприятнее говорить с ним. «Прямо какой-то царь на троне», — подумал Хэйден и представил себе, как этого царя обезглавливают, а тело с мантией падает на этот самый ковёр.
— Я исполнил ваше приказание, — сказал Хэйден, глядя на вьющиеся причудливые узоры на ковре, которые напоминали то спирали, то ветви, — теперь я свободен?
Хранитель хотел что-то ответить, но закашлялся, хватаясь рукой за грудь. Когда приступ кончился, он выпил воды и прохрипел:
— Нет. Прочь! Не до тебя.
Видимо, он ждал кого-то другого.
Мэлибуд вышел из кабинета и по пути сорвал с себя чёрную маску, походившую на огромный клюв. Она, по сравнению с золотой и изящной маской хранителей, выглядела нелепой и громоздкой. Когда-то он мечтал о ней и о почёте, который появлялся у всех стражей. Теперь же Хэйден ненавидел всё это.
«Как я глуп. И зачем? Чего ради? Статус, маска, чёртов доносчик! Теперь страдай со своей совестью, проклинай Хранителя и весь этот их Совет, иди в какой-нибудь монастырь на отшибе и горюй там. Прочь ото всех! Уйду и правда в монастырь. Буду собирать музыкальные шкатулки, за ними съедутся со всего света, потому что у меня будут особенные. Стану лучшим мастером… — думал Хэйден, идя по улице и почти не видя ничего вокруг. — Но какие шкатулки? О чём я вообще думаю? Что делать-то теперь? Надо сообразить, надо найти выход. А сперва — вход.
Итак, началось всё с того, что я хотел работать в Библиотеке. Страшно хотел, до рвущегося нутра хотел. Но что получилось?»
И он стал прокручивать в голове весь тогдашний день.
***
Год назад Хэйден проснулся рано. Его всю ночь тревожили сны, ведь он знал, что утром встретится с Хранителем. И вот час настал.
Просторный кабинет, пол, устланный ковром, застеклённые книжные шкафы, резная мебель, громадный стол по центру и стоящий подле него Хранитель в золотой маске, в капюшоне, в чёрном одеянии, расшитом древними узорами, смысл которых никто, наверно, уже и не помнит. Эти парчовые одежды спускались плотными складками до самого пола, целиком скрывая Хранителя.
Всё это впечатляло Хэйдена, и благоговейный страх окутывал его, и стоящий перед ним казался истинным богом. Отцом, какого Хэйден никогда не знал. Могучим повелителем.
Мэлибуд почти не дышал. Тот, о встрече с кем он мечтал с ранних лет, взирал на него сквозь прорези в маске.
— Подойди ко мне, Хэйден, — сказал Хранитель с отеческой мягкостью в голосе. Она ложна, теперь-то Мэлибуд хорошо знал это, но а тогда его подкупила доброта. — Иди же, не бойся.
Едва передвигая ноги, он приблизился.
— Для меня большая честь говорить с вами, Хранитель, — дрожащим голосом сказал Хэйден, склоняя голову в знак почтения.
— Выпрямись, будущий страж. Я знаю, что ты вместе со спутниками хочешь войти в Пещеру. Но знаешь ли ты, с кем путешествуешь?
— Нет, Хранитель. Я встретил их совсем недавно.
— Один из них — человек. Понимаешь, Хэйден Мэлибуд, что грозит тебе за утаение таких сведений? — он помолчал, и ни по телу, ни по лицу, скрытому маской, нельзя было понять, что думает или чувствует Хранитель, и от этого Хэйдену было ещё тяжелее. — Тебя сошлют на планету раньше срока. А ты ведь пробыл здесь лишь половину отпущенного времени, верно? Тебя могло бы ждать ещё много прекрасного в Мире Мечты, мальчик мой, ты мог бы отыскать своих родителей, мог бы стать стражем, как мечтал, а я мог бы даже помочь тебе. Но закон есть закон.
Тут Хранитель достал сигару и зажёг её, дым спиралью пополз вверх.
— Но… видите ли… я… я же не знал, кто она такая, — с отчаянием выдавил из себя Мэлибуд. Ноги его всё больше слабели, и он чуть заметно качался на них.
— Она? — Хранитель рассмеялся, отчего Хэйдена обдало ледяным потом. — Я не говорил, что это женщина, — спокойно продолжил он. — Что ж. Ты, как я вижу, всё прекрасно понимал. И всё же утаил от нас эти сведения. Ты поставил под угрозу весь Мир Мечты, Хэйден, — мягко сказал Хранитель и сел за стол, тогда как Мэлибуд остался стоять на ватных ногах.
— Я… видите ли… — бормотал он, теребя пуговицы и пытаясь унять страх, который с каждым словом Хранителя накатывал новой более мощной волной и грозил затопить его, утопить, измельчить в песок и