class="p">Трудность следующего вопроса отразилась на его напряженном лице.
- Милая, ты опять пила или принимала наркотики? Если так, просто скажи мне. Я обещаю, что не буду ругаться, но мне нужно знать.
- Нет, папа. Я клянусь тебе, - этот вопрос не рассердил ее, как раньше. После того, как я вела себя раньше, что он должен был думать? - Я думаю, это жара так на меня действует. Слишком много солнца. Меня весь день тошнило.
Он похлопал ее по руке.
- Хочешь, я тебе что-нибудь принесу?
- Нет, все в порядке. Я просто хочу спать.
- Если завтра ты все еще будешь плохо себя чувствовать, ты мне скажешь, да?
- Да.
- Я сейчас же привезу сюда нашего старого доктора.
- Папа, она в Вашингтоне.
Отец пожал плечами.
- Тогда я найму чертов вертолет и доставлю ее сюда.
Ей удалось хихикнуть.
- Ты бы так и сделал. Со мной все будет в порядке. Мне просто нужно поспать.
- Хорошо. Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится.
- Со мной все будет в порядке, - повторила она. - Извини, что я такая заноза в заднице.
- Да, но ты моя заноза в заднице. Помни это.
- Обязательно. Возвращайся и смотри свою игру. Я знаю, как ты любишь жаловаться на Леона Фландерса, или как там его зовут.
Это замечание мгновенно вывело его из себя.
- Этот ленивый, бездарный кусок говна, не умеющий играть в футбол сукин сын! Он пропустил двенадцать бросков в первом тайме! - oн вышел из комнаты и пошел обратно по коридору, его жалобы затихли. - Господи Иисусе, я толстый старик и мог бы справиться лучше, чем эта бездарность.
Ну что ж, - подумала Кэсси. - По крайней мере, он вернулся к нормальной жизни.
Она потерла глаза.
Но, а что насчет меня?
Она слонялась по комнате, измученная, напряженная от волнения. Она выключила свет, разделась и надела короткую ночную рубашку, а затем вышла через французские двери на террасу с фронтоном. На улице пульсировали ночные звуки – стрекотание сверчков, писклявое пение ночных птиц – а потом поднялся теплый ветер. Она посмотрела на залитый лунным светом пейзаж и не увидела дымящегося, светящегося города. Только открытая земля и леса, которые простирались до крутых гор.
Ну и чего же ты ещё ожидала?
Вздохнув, она вернулась в дом и легла спать.
Сон тянул ее вниз, как грабители, подкрадывающиеся сзади. Она чувствовала себя запертой в черном овраге, когда кошмары громоздились над ее головой.
Первый был привычный: лицо Лиссы, искаженное маской безумной ненависти. И голос, похожий на предсмертный хрип.
- Моя родная сестра... Как ты могла так поступить со мной?
Потом выстрел и горячая кровь, брызнувшая в лицо Кэсси.
- Нет, пожалуйста...
Еще больше обрывков кошмаров пронеслось над ней. Да, она лежала неподвижно в овраге – или в открытой могиле.
Ее рот был словно зашит.
Она чувствовала запах зловонного дыма, слышала приглушенное потрескивание ревущего огня. И снова она увидела город под алым небом.
Город казался бесконечным.
Далекие крики боли доносились отовсюду, они разносились на многие мили вокруг и там смешивались с другими такими же. Но с каждым бешеным ударом ее сердца видения становились все ближе...
Город бушевал перед адским терраскейпом, небосводом инверсий, высочайшее здание которого мерцало на своей вершине подобно маяку из светящейся крови. Видение Кэсси уносилось прочь на зловонных, горячих ветрах, проносящихся через бездонные проспекты и отвратительные бульвары, как будто это был сам крик. В одном из переулков толпа человекоподобных существ с прорезями для глаз, похожими на резцы, втиснулась в толпу изможденных людей, и нечеловеческими трехпалыми руками эти самые существа начали разрывать жертв без какой бы то ни было цели в эту ужасную ночь. Их лица были перекошены болью. Бледные рты открылись, чтобы закричать, извергая внутренности и брызги крови. Головы были разделены на части, сырые мозги пропущены сквозь толстые когтистые пальцы. Одного человека опалили остриями раскаленного добела железа, другого выпотрошили одним быстрым ударом когтя. Затем кишки были просто засунуты в рот жертвы, его заставляли есть их. Женщины выглядели еще хуже, с них грубо посрывали одежду ради сексуального насилия, которое не поддавались никакому человеческому воображению.
Темные смешки раздавались кругом, когда бесконечная работа этого места продолжалась.
Какими бы ужасными ни были эти образы, Кэсси пришла к выводу, что именно это она и должна была увидеть.
Око кошмара моргнуло, затем сфокусировалось более пристально на деталях этой злой улицы. Теперь раздавались крики; Кэсси подумала о голодных бунтах в каком-нибудь разрушающемся калькуттском городе в третьем мире. Смутно напоминавшие людей стражи продолжали выполнять свои безымянные обязанности, прорываясь в толпу. Одну женщину схватили за волосы и бросили на улицу. С нее сорвали одежду, и пока ее насиловали в массовом беспорядке, еще две трехпалые руки схватили ее за голову и принялись крутить ее, пока она не оторвалась. Обезглавливание, казалось, ни в малейшей степени не остановило очередь насильников, выстроившуюся вокруг женщины. И тут один из стражей с нескрываемым ликованием водрузил отрубленную голову на уличный знак, чтобы все видели.
Уличный знак гласил: ГОРОДСКАЯ ЗОНА УВЕЧИЙ. Отрубленная голова принадлежала Кэсси.
Тишина.
Тьма, как смерть.
Затем голоса, свистящий шепот:
- Видишь? Я же говорила тебе.
- Круто.
- Если хочешь, можешь... прикоснуться к ней.
Ее тело ощупывали руки. Она была слепа. Одна рука, казалось, задрожала, когда коснулась ее лица. Другая легла между ее грудей.
- Я чувствую! Я чувствую ее сердцебиение!
Пальцы, казалось, играли с медальоном на ее груди.
- Я даже это чувствую. Я могу его держать...
- Ты была права.
Веки Кэсси открылись. Она не могла пошевелиться. Она лежала, как труп, который каким-то образом продолжал видеть.
Кошмар города и его систематической бойни исчез, сменившись этим. Это все еще сон, - подумала она. - Так и должно быть.
- Ты была права. Она - Эфирисса.
- Божечки...
Пауза.
- Пошли, - сказала одна из фигур. - Мне кажется, она вот-вот проснется...
Ее спина сильно выгнулась, когда паралич кошмара прошел, и она резко выпрямилась в постели. Она выпучила глаза. Ее рот был открыт, и она кричала, но крик вырвался только как долгое, едва слышное шипение из ее пересохшего горла. Слабый свет рассвета окрашивал оранжевым вокруг украшенных кисточками портьер. Она испытывала безмолвный ужас, как бывает, когда просыпаешься и понимаешь, что где-то в комнате притаился незваный гость.
Ее взгляд дернулся влево.