Но это не меняло того факта, что ей было почти семнадцать, а ему — пятнадцать, а в школе на такую разницу смотрели с неодобрением, хотя в Талии никто не стал бы возражать против его помолвки с женщиной намного старше Джорджии. Все, что он мог, — это наладить дружеские отношения и надеяться, что со временем что-то изменится. Николас втайне был доволен, что Лучано благополучно заманили в ловушку столетия назад, и ему было стыдно.
А теперь все стало другим: Талия внезапно выступила на передний план в ту минуту, когда он услышал свое прежнее имя. Как только он подумал, что этой ночью Скай, возможно, снова увидит Гаэтано в Джилли, этот новый мир школы, кафетерия и спортзала показался ему тусклым и неестественным.
— Боже, как вы все притихли! — удивилась Розалинд, вернувшись домой, — Я думала, что никого здесь не застану.
— Извините, миссис Медоуз, — сказала Джорджия, очнувшись от размышлений. — Мы... разговаривали о чемпионатах по фехтованию.
— Пожалуйста, называйте меня Розалинд. Я не знала, что ты интересуешься фехтованием, Скай.
— Интересуюсь, — быстро ответил он. — Вот Николас — капитан нашей команды. Мне стало интересно, смогу ли и я научиться фехтовать.
Николас сразу же подыграл ему, Все они инстинктивно хотели защитить и мать Ская, и самих себя. Их странная связь была уязвимой, как только что родившийся ребенок, а теперь им выпал шанс защитить ее и продлить ей жизнь.
— Думаю, у Ская получится, — уверил Николас маму Ская.— Мы договариваемся о том, что я дам ему несколько уроков.
Если Розалинд и была удивлена, почему это заставило их стать такими серьезными, она ничего не сказала.
Следующим утром когда Скай прибыл в Талию, Сульен ждал его. Было еще рано, потому что мальчик рано лег спать в своем мире — ему не терпелось снова посетить Талию. Он проснулся уже одетым в свое черное и белое одеяние послушника.
Они находились вдвоем в келье Сульена, но дверь в лабораторию была открыта, и через нее Скай видел другую дверь, ведущую в монастырь. Повсюду разливался свет утреннего солнца, и Скай вошел в дверь навстречу свету, не поздоровавшись с монахом. Он обернулся и проверил: тени не было.
А потом заговорил с Сульеном.
— Расскажите мне о Вильяме Детридже, — попросил он.
* * *
Герцог Никколо был занят утром со своим архитектором. Перестройка личных апартаментов в Палаццо Дукале шла хорошо.
Потом он отправился на соседнюю площадь, чтобы посетить мастерские возле Ведомства гильдий. В его новом жилище и в новом жилище Фабрицио должны быть обстановка и отделка, достойные принцев.
В bottega Арнольфо Баттисты он остановился, чтобы заказать столы, выложенные мраморной крошкой и полудрагоценными камнями. Зайдя в следующую дверь — к серебряных дел мастеру, он заказал для обеденного стола свечной канделябр в форме дракона с распростертыми крыльями. А у ювелира — четыре толстых ожерелья из рубинов и жемчуга в качестве свадебных подарков для двух своих племянниц и двух юных кузин.
Очень довольный своими приобретениями, герцог прошагал через соборную площадь к своему старому дворцу и остановился возле bottega Джудитты Миеле. Она вызывала у него горестные воспоминания, хотя и со слабым оттенком приятного. Миеле создала очень похожую скульптуру его мальчика, Фалко, такую трогательно близкую и в то же время совершенную как произведение искусства, Герцог уважал искусство и уважал Миеле, однако его мнение о ней было бы совершенно другим, если бы он знал, что она Стравагантка.
Он решил зайти к художнице. Она, как он подумал, бездельничала, уставившись на глыбу белого мрамора. Джудитга только через несколько минут заметила своего известного гостя. Подмастерья кланялись и снимали шапки, а один из них дернул хозяйку за рукав, чтобы она пробудилась от задумчивости,
— Ваша светлость, — произнесла она своим глубоким голо-сом, сделав реверанс, хотя ее грубая рабочая одежда вряд ли подходила для таких церемоний.
— Maestra[6], — сказал он, любезно подняв ее на ноги. — Я только проходил мимо.
Подмастерье, чистивший камень щеткой, смахнул пыль с табурета и устремился с ним к герцогу.
— Я не храню много еды в мастерской, — извинилась Джудитта. — Но могу предложить вашей светлости кружку вина.
— Благодарю вас от всего сердца, — ответил Никколо. Сделав над собой усилие, герцог, привыкший к роскоши, сел на табурет и взял оловянную кружку. Он осторожно сделал маленький глоток, но вкус напитка так его удивил, что ему пришлось скрыть свои чувства.
— М-м-м, — проговорил он. — Беллеццкое красное. И замечательный сбор винограда. Хороший купец продал вам это вино.
— Это подарок, — сказала Джудитта. — От Duchessa.
Она не могла не смотреть в сторону камня. Время, потраченное на обмен любезностями с герцогом, она могла бы провести с большей пользой, пытаясь узнать, что скрывается внутри этой мраморной глыбы.
Острый ум герцога Никколо сразу же уловил связь.
— О, вам, наверное, заказали ее статую? — галантно поинтересовался он.
Джудитта кивнула.
— Я приезжала в Беллеццу, чтобы сделать наброски. Duchessa будет позировать мне несколько раз, когда приедет в Джилию.
— Это будет до или после свадьбы?
— До, ваша светлость,
— Тогда ее следует ожидать уже в скором времени? Я должен поторопиться, чтобы послать ей подарки, достойные почетной гостьи Джилии, — задумчиво произнес Никколо. — Мне хоте-лось бы, чтобы вы изобразили ее держащей в руке свиток договора, который, я надеюсь, она заключит с моей семьей.
Его раздражало, что эта художница знала о делах Duchessa больше, чем он. И чем только занимается шпионская сеть Угря!
Не показывая своего неудовольствия, Никколо допил вино и встал. Стараясь не поддаться желанию почистить щеткой сзади свои бархатные брюки, герцог вышел, задержав взгляд на куске мрамора. Он не видел молодую Duchessa с тех пор, как умер Фалко, она быстро покинула Ремору, но он часто думал о ней.
Арианна Росси была его неоконченным делом. Она открыто не повиновалась желанию Никколо, отвергнув его сына, совсем так, как всегда это делала ее мать, возражая против какого бы то ни было сотрудничества с ди Кимичи, но герцог должен найти способ подступиться к ней. Белый мрамор напомнил ему о коже Duchessa — чистой и белой, как сливки. Он покинул мастерскую скульптора, размышляя о юности и невинности и о том, что они, в конце концов, мало что значат по сравнению с возрастом и опытом.
* * *
Сульен повел Ская обойти с ним лабиринт. Сначала юноша из двадцать первого века отнесся к этому скептически. Все эти пения псалмов, раздумья и хождение в тишине казались ему какими-то церемониями из Нового времени, однако они подействовали на него. Когда он ступил на черно-белую поверхность лабиринта, в голове у него был полный хаос.