свет; Альберт написал директрисе и дал родительское согласие на этот визит.
Джеймс и Конни были отчасти готовы к неприятным известиям, и тем не менее письмо их опечалило. Но для Ады, ни о чем не знавшей заранее, случившееся явилось страшным потрясением. Она едва примирилась с потерей любимой тети Гермионы, как на нее обрушилась новость о тяжелой болезни Цисси. К горю примешивалась тревога, одиночество и тоска по дому. Снова и снова она перечитывала письмо отца в кабинете Хильды Драммонд, которым ее наставница ей разрешала пользоваться. Там Хильда ее и обнаружила с лицом, опухшим и раскрасневшимся от слез. Она ласково утешила и успокоила юную подругу.
Позднее тем вечером, когда общежитие погрузилось в тишину, Хильда услышала из комнаты Ады сдавленные рыдания. Она выскользнула из кровати, вышла из своей комнаты и прошла через кабинет, разделявший их с Адой спальни; тихонько приоткрыв дверь в комнату подруги, увидела, что там царил полумрак.
— Ада, — тихо произнесла она, — все ли с тобой в порядке?
Ответом были рыдания, нахлынувшие с новой силой. На ощупь прокладывая путь в темноте, Хильда подошла к кровати и села на край. Ада сидела прямо, в незанавешенное окно лился слабый свет убывающей луны, в котором едва угадывался ее силуэт. Хильда обняла Аду за плечи, и та в отчаянии к ней прильнула. Хильда взглянула на Аду, сочувствуя ее несчастью и восхищаясь смуглой красотой девушки. «Если бы только было можно», — с глубоким сожалением подумала она и при этой мысли машинально обняла Аду крепче, ощущая смятение, несмотря на все свои благие намерения. Ада же почувствовала ее состояние каким-то непостижимым образом, повернулась, взглянула на Хильду влажными от слез глазами и улыбнулась ей.
Глава девятая
Наступил декабрь; до праздника Кабаньей головы[14] оставалось чуть больше трех недель, а значит, близились рождественские каникулы. Первым пал жертвой болезни маленький непоседа-второкурсник, обычно такой шумный, что даже странно, что никто не заметил внезапную перемену в его поведении. С его щек пропал привычный румянец, сменившись сероватой бледностью. Его стало бросать то в холод, то в жар; потом ослабли колени, и он с трудом держался на ногах.
Мальчика перевели в лазарет, а через три дня за ним последовали трое его друзей. Вскоре стало ясно, что школу охватила эпидемия инфлюэнцы. В течение недели лазарет и четыре общежития оказались битком набиты больными, а новые пациенты поступали ежечасно. Число заболевших превысило триста семьдесят человек. Не пощадила болезнь и учителей: слегли учителя истории, латыни, древнегреческого и математики. Кое-кто предположил, что учитель химии и биологии, надышавшись ядовитых газов в своей лаборатории, окажется неуязвимым для инфекции, но увы, предположение не подтвердилось.
Директор школы Форест-Мэнор взглянул на старосту полными ужаса глазами.
— Семнадцать, — безжизненно повторил он, — ты сказал, еще семнадцать новых случаев, Джеймс?
Джеймс Каугилл кивнул:
— В основном четвертый и пятый курсы, сэр. По последним подсчетам, сейчас болеет сто сорок семь человек. Нельзя больше их изолировать. Кто-то должен их кормить, а уже половина кухарок заболели.
Директор нахмурился.
— Этого еще не хватало. Вчера заболевших стало меньше; я-то думал, пик миновал. Кажется, я ошибся, — Он некоторое время размышлял. — Похоже, Джеймс, у меня нет выбора. Придется закрыть школу на карантин; всех мальчиков, кто в состоянии путешествовать, отправить домой. Остальные могут уехать, когда поправятся. Без учителей школа работать не может. Заболел завуч, заболели два наставника корпусов; та же судьба ждет и других, уверен, это вопрос времени. Согласен?
Джеймс Каугилл кивнул:
— Я сам хотел предложить то же самое.
Директор вздохнул.
— Позови-ка мою секретаршу. Пусть принесет все телеграфные бланки, которые есть, и железнодорожные ваучеры.
Когда Джеймс вышел, директор еще долго смотрел на дверь. Что за бесславный конец карьеры старосты, подумал он; а ведь Каугилл был одним из лучших старост школы за всю историю Форест-Мэнор.
Закрытие школы обернулось масштабной транспортной операцией. Наконец за девять дней до конца семестра Джеймс Каугилл сообщил, что последнюю партию мальчиков и учителей в количестве двенадцати человек доставили на станцию. В школе не осталось никого.
— А как же ты, Джеймс? — спросил директор. — Я и забыл, что обещал твоим родителям, что ты останешься здесь на Рождество. Теперь это невозможно.
Джеймс Каугилл улыбнулся.
— Я вернусь в Скарборо, господин учитель. Миссис Даллас, кухарка, осталась присматривать за домом. Она обо мне позаботится. Сяду завтра на поезд и буду в Скарборо уже ранним вечером. Мне лишь нужен один из ваших железнодорожных ваучеров.
— Кажется, как раз один остался, — с улыбкой ответил директор. — Знай, Джеймс, я очень ценю все, что ты сделал для школы. Ты очень нам помог, хотя был не обязан. Перед началом следующего семестра я непременно найду время и напишу твоим родителям. Они должны знать, что школа у тебя в долгу; это меньшее, что я могу для тебя сделать. — Директор встал и сердечно пожал руку Джеймсу. — Мне выпала честь учить такого юношу, как ты, Джеймс. Школа тобой гордится. Уверен, скоро я узнаю о твоих свершениях.
Джеймс не мог не порадоваться столь хвалебным проводам. Он вернулся в свой кабинет. Его переполняли чувства; он огляделся и понял, что, когда наутро покинет школу, детство его закончится навсегда. Медленно, почти нехотя он начал сборы, и с этого скучного занятия началась его взрослая жизнь.
* * *
Клерк из адвокатской конторы ждал Майкла у его стола. Он поступил на службу всего неделю назад, и поручение доставить бумаги на подпись было практически первым его заданием. Согласно инструкции, он должен был присутствовать при подписании документа. Майкл Хэйг пробежал глазами текст постановления, взял ручку и поставил подпись. Этим нехитрым действием он положил конец своему браку.
На выходе клерк чуть не столкнулся с посыльным «Хэйг, Акройд и Каугилл», который принес телеграмму. Майкл взял телеграмму у него из рук и отпустил его коротким кивком. Лишь когда юноша вышел, он прочитал сообщение. Оно было написано кодом Бентли[15], который использовали в шерстяной промышленности. Майкл быстро прочел и расшифровал закодированное сообщение.
В телеграмме приводился текст статьи из мельбурнской ежедневной газеты:
Затяжная засуха вызвала беспокойство фермеров в связи с грядущим сезоном стрижки овец. Фермеры и без того встревожены неудачными окотами: в наиболее пострадавших от засухи районах число ягнят по сравнению с прошлым годом сократилось на пятьдесят процентов.
Майкл положил телеграмму на стол, встал и начал ходить по кабинету. Ему предстояло принять решение и сделать это в одиночку. Советоваться было не с кем. Альберт уехал в Швейцарию и, вероятно,