Стройная выдержанная Берта рядом со своим кавалером смотрелась загадочной черной кошкой — изящная, неторопливая и опасная. Берта была самой старшей из присутствовавших дам, но тонкая стройная фигура, черные глаза и загорелая кожа делали ее «женщиной без возраста» — точнее, женщиной, которую возраст может только украсить. Обаяние Берты было не столько в ее лице, сколько в манерах и поведении, определенно недостижимых в юности.
Лиза немало обрадовалась бы, узнай она, что Баженов придет без нее — насколько она симпатизировала ему самому, настолько боялась Берту. Рафинированная столичная штучка была даже опаснее вчерашней драной кошки. Это была кошка молодая, еще полная сил и готовая в любую секунду по известной только ей причине молниеносно вцепиться в горло противнику… Единственное, что утешало Лизу, так это то, что, несмотря на немалый срок знакомства, они так и не поженились официально… Лиза не верила, что на свете отыщется женщина, готовая по собственному желанию отказаться от возможности стать женой такого человека, как Баженов… Значит, он не захотел, а она не смогла уговорить… Лиза хмыкнула про себя — ей было приятно, что и у черной кошки есть свои скрытые переживания и изъяны… И приятно, что у нее самой их не было — она-то, Лиза, хоть и с провинциальным умишком, а сумела стать законной женой академика Иванова…
Оставалось дождаться Гошу. В город он приехал еще утром, но с отцом не встречался — первым делом поехал в университет пообщаться со своим научным руководителем.
Гоша был любимым сыном Александра Николаевича. С детства отец его много баловал, и потому ли, что уделял ему значительно больше внимания, чем старшему, или же потому, что был уже не так юн, когда Гошка появился на свет, привязался к нему сильно, много сильнее чем, к Егору. Красивый, смелый, независимый, Георгий был воплощением мечты отца о себе самом. Он принадлежал к новому поколению — поколению шестидесятых, поколению, которое начало жить, расправив спину, и, не в пример своим отцам и дедам, не боясь ночных звонков в дверь… Александр Николаевич возлагал большие надежды на Георгия, мысленно распланировав его жизнь на тридцать лет вперед, но, как это часто бывает, планы отца не совпали с планами сына…
Когда Гоша поступил в институт, безоблачная дружба отца и сына дала трещину: Гоша тяготился принадлежностью к известной фамилии, злился, когда на каждом шагу склоняли имя отца, и в конце концов, закончив институт и поступив в заочную аспирантуру, уехал работать в Тюменскую область. Там он и женился. Гоша иногда приезжал в командировки в Москву, виделся с отцом, но жену свою не показывал даже на фотографии. О ней было известно только, что ей двадцать один год и она студентка.
Все уже расселись в гостиной, когда раздался звонок в дверь. Взгляды невольно обратились к Лизе — именно ей предстояло первой открыть дверь и встретить Гошу и его таинственную жену. Лиза приободрилась, почувствовав на себе всеобщее внимание, и, довольная своей ролью хозяйки, элегантным жестом коснулась стеклянной двери гостиной.
Как только в передней послышался звонкий голос Гоши, академик встал, извинился и направился в переднюю, откуда сразу же вернулась Лиза. Все поняли, что отца и сына надо ненадолго оставить вдвоем. Впрочем, любопытство присутствующих было удовлетворено довольно скоро. В дверях появился улыбающийся Александр Николаевич, а рядом с ним темноволосая девушка, которую он поспешил представить присутствующим:
— Знакомьтесь, Анастасия, супруга Георгия.
— Ну а моего лоботряса вы все знаете. — Александр Николаевич подтолкнул Георгия вперед: несмотря на ироничный тон, в его голосе чувствовалась явная гордость.
Георгий вошел, сверкая белозубой улыбкой, которую, впрочем, на этот раз гости оставили без внимания: все взгляды по-прежнему были устремлены на Настю. Она была красива, безусловно красива, но… ТАКОГО не ожидал никто. Гости невольно переглядывались — определенно сенсация вечера состоялась…
— Ну так вот… — Гоша говорил быстро, успевая одновременно жевать и рассказывать анекдоты и тем не менее не нарушать правил этикета: он настолько быстро проглатывал пищу, что нельзя было сказать, будто он ест с набитым ртом. — Студент жил прямо над профессором. И каждый вечер он ложился спать очень поздно, позже, чем профессор.
— Ну, в этом можно не сомневаться! — кокетливо хихикнула Лиза, глядя в сторону мужа: всем была известна его привычка соблюдать режим и ложиться в постель как можно раньше…
— А может, фамилия профессора была Сурков? — не согласился с Лизой Максим.
Преподаватель университета Сурков в их кругу был фигурой анекдотической. Несмотря на свою сонную фамилию, сей ученый муж вел весьма энергичный образ жизни. Он чрезвычайно любил проводить ночное время в различных поздно работающих ресторанных заведениях в компании с дамами весьма живописной внешности. Эта привычка давала повод для шуток студентов и нареканий коллег, но чувство юмора удерживало Суркова от крупных неприятностей. Однажды в туалете университета на стене появилась надпись:
Наш Сурок вчера продрог,Теток он готовил впрок,Тех, что за стакан вина,Перетерпят и Сурка.
Все утро университетская общественность с интересом ждала появления Суркова. Реакция не замедлила последовать. Не стесняясь любопытных глаз, прямо ручкой по белой стене ученый муж вывел:
Мой грех — вино, любовь — кумир.Судьбою каждому дано:Сортира пламенный сатир —Мой друг — вот Ваше ремесло…
Неизвестный автор памфлета на Суркова (конечно же, на самом деле известный всем и каждому) который целое утро был героем дня и образцом студенческого свободомыслия, после выступления Суркова моментально потерял свою популярность и на всю оставшуюся студенческую жизнь получил прозвище, созвучное слову «сатир». Профессор же отделался жестоким нагоняем от уборщицы, которой, несмотря на протесты студиозусов, пришлось смывать со стен оба эпохальных четверостишия. Уборщица не собиралась защищать диссертацию, не боялась провалиться на сессии или получить отрицательный отзыв на научном совете и посему высказала Суркову все, что она, как простая работящая женщина (пусть и «голубых кровей», поскольку состояла в непосредственном родстве с деканом) думает об «интеллигентах» немолодого возраста, пачкающих стены в уборной…
Лирическое отступление Максима, вызвавшее бурю веселых воспоминаний присутствующих, тем не менее не сбило Гошу с толку. Он был полон решимости закончить начатый анекдот: