И молодой господин сей же час шагнул к ней и протянул стакан свежей воды. Она очень обрадовалась, увидав прозрачную, свежую воду, ведь горло ее во сне горело от жажды.
На этом сон оборвался, но с той минуты Лиса Майя знала, кто станет ей мужем, ведь именно тот, что является во сне и предлагает воду, когда ты отведала сонного блинчика, и есть твой суженый.
Мамзель Лиса Майя много размышляла о том, как же все произойдет, потому что тогда она не знала никого по фамилии Лагерлёф, однако вскоре после Нового года во двор вдруг завернули сани. Она стояла у окна, а когда увидела, кто сидит в санях, вскрикнула и схватила экономку за плечо.
“Приехал тот, кто мне снился, — сказала Лиса Майя. — Вот увидишь, его зовут Лагерлёф”.
Все вышло аккурат как она сказала. Приезжего действительно звали Даниэль Лагерлёф. Он управлял Чюмсбергской фабрикой и сейчас закупал сено.
Увидев его, мамзель Лиса Майя поначалу испугалась — некрасивый, обликом до того печальный и хмурый, что совершенно непонятно, как ей полюбить такого.
Он заночевал в Морбакке, а утром работник принес диковинную весть: два волка и лисица попались в лисью западню. А поскольку никто в усадьбе не знал, как вытащить пойманных хищников из западни, чюмсбергский управляющий всего-навсего с суковатой палкой в руках спрыгнул в яму, несколькими ударами по черепу оглушил волков и накинул каждому на шею петлю, чтобы вытащить их наверх.
А мамзель Лиса Майя пришла от его храбрости в такой восторг, что он сей же час ей полюбился. И она сказала себе, что хочет в мужья именно его, и никого другого.
Он в свою очередь при этой первой встрече влюбился в нее, только даже виду не подал. Раньше он уже был помолвлен и, хотя невеста, увы, умерла, вознамерился хранить ей верность и ни о ком другом не помышлять.
Так или иначе, тою зимой он несколько раз приезжал в Морбакку за сеном и скоро доведался, как тяжко жилось мамзель Лисе Майе с мачехой. Он жалел девушку, очень хотел ей помочь, но сам посвататься не мог из-за покойной невесты, и тогда надумал, что жениться на ней надобно его брату Элуфу, который служил священником где-то в северных лесах.
И он устроил так, что брат и мамзель Лиса Майя встретились. Только вот получилось из этого величайшее злоключение. Пастор до того влюбился в Лису Майю, что с той поры всю жизнь ни о ком другом думать не мог, а она любила чюмсбергского управляющего, и никто больше не был ей нужен.
Впрочем, пастор Лагерлёф даже посвататься к ней не успел. Получил от епископа приказ обвенчаться с женщиной, которая несколько лет жила у него в доме и которой он обещал жениться. Тут явно не обошлось без участия г-жи Раклиц, и всё в целом обернулось сплошным злоключением, потому что пастор Элуф, не получивши Лисы Майи, запил и вконец опустился, хотя прежде был превосходным и славным человеком.
Даниэлю Лагерлёфу было больше некого предложить заместо себя, и, коль скоро он хотел помочь пасторской дочке из Морбакки, ему оставалось только жениться самому. Вдобавок он, вероятно, решил, что куда важнее помочь живому человеку, нежели скорбеть по умершему, и в самом деле посватался к Лисе Майе.
Мамзель Лиса Майя была на седьмом небе от счастья и думала, что теперь все ее беды миновали, но в скором времени заметила, что жених ведет себя странно и вроде как избегает ее. В Морбакку он заезжал редко, а когда заезжал, мог часами сидеть молчком, просто глядя на нее. Или брал скрипку и играл до самого отъезда.
В конце концов он стал появляться в Морбакке так редко, что она, бывало, чуть не целый год в глаза его не видала.
Порой она спрашивала, когда же они поженятся, и он всегда имел наготове какую-нибудь отговорку. То твердил, что надобно подождать, когда он заработает денег и сможет выкупить Морбакку у ее сонаследников. В другой раз объявлял, что должен помочь братьям, которые учились в Лунде, в третий — что со свадьбой надобно повременить, прежде он хочет посмотреть, удастся ли ему получить должность полкового писаря.
Словом, все откладывал да откладывал. То канцелярской работы невпроворот, то разъездов слишком много.
В конце концов уже никто, кроме мамзель Лисы Майи, не верил, что они поженятся. И для нее это было прескверно, ведь молодые господа из Сунне и Эмтервика начали ездить в Морбакку свататься. Она давала им понять, что их усилия напрасны, однако некоторые упорно приезжали снова и снова, а коли она запрещала им появляться в Морбакке, караулили на лесной опушке, когда она куда-нибудь направлялась.
Все дурное, что знали про Даниэля Лагерлёфа, они непременно докладывали ей. То она слышала, что он водит компанию с самыми что ни на есть дрянными и спившимися кавалерами, которые шастали по округе да опустошали усадьбы, наводя ужас на добропорядочное население, то доносили, что он скитается по лесам, ровно дикий зверь.
Кое-кто донимал Лису Майю разговорами о том, что должность полкового писаря теперь за ним и не мешало бы ему жениться, коли не наскучил, а кое-кто пугал ее: он-де ухаживает за дочкой Финна-Эрика, якобы первого богача во всем краю.
Впрочем, мамзель Лису Майю все это нимало не трогало, она по-прежнему радовалась и верила, что дело пойдет так, как предсказано во сне.
Но однажды дошел до нее слух, будто жених ее сказал, что будь он свободен от помолвки, то поехал бы за границу всерьез учиться игре на скрипке.
Вот эта весть, как ничто другое, поразила ее в самое сердце, и она пошла потолковать с Дылдой Бенгтом.
“Послушай-ка, Бенгт, — сказала она, — заложи двуколку, езжай в Чюмсберг и привези сюда полкового писаря, мне надобно непременно с ним поговорить”.
“Что ж, попробую, — отвечал Дылда Бенгт, — но как мне быть, ежели он по своей воле ехать не пожелает?”
“Скажи, что тебе никак нельзя возвращаться одному”, — сказала Лиса Майя, с тем Дылда Бенгт и отправился в дорогу.
До Чюмсберга далеко, целый день пути, и воротился Дылда Бенгт только следующим вечером, однако ж и полкового писаря в двуколке доставил.
Мамзель Лиса Майя приняла его, как всегда, с дорогой душой. Пригласила в залу, предложила сесть и отдохнуть после долгого путешествия и распорядилась поскорее подать ужин, ведь он наверняка очень проголодался.
Даниэль Лагерлёф расхаживал взад-вперед по комнате с видом хмурым и нетерпеливым. Казалось, только ждал удобного случая, чтобы убраться отсюда.
Когда они вдвоем сели за стол, Лиса Майя оборотилась к нему — в ту самую минуту, когда экономка вошла подать ужин, аккурат будто ждала ее, — и спросила, правда ли, что он предпочел бы расторгнуть помолвку.
“О да”, — отвечал он, все так же хмуро. Он действительно этого хочет, и ей давно бы пора понять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});