Однако одно обстоятельство, одно-единственное, оскорбляло чувства его единоверцев. Никакие доводы и увещевания не могли заставить Джона Ферье последовать примеру его братьев по вере в части брака. Не объясняя причин своего отказа, он держался своего решения твердо и непреклонно. Кое-кто обвинял его в пренебрежительном отношении к принятой им новой вере, а кое-кто объяснял его отказ от брака просто скупостью и нежеланием нести лишние расходы. А кроме того, ходили слухи о какой-то его давней любви к белокурой девушке, которая зачахла от тоски на Атлантическом побережье. Как бы то ни было, Ферье оставался закоренелым холостяком. Однако во всем остальном, что касалось религиозных установлений новых поселенцев, он был безупречен и считался вполне набожным и праведным человеком.
В этом самом бревенчатом доме и выросла Люси Ферье и, как могла, помогала своему приемному отцу во всех его делах. Чистый горный воздух и целительный хвойный аромат сосен были для юной девушки вместо матери и няньки. С годами Люси росла и крепла, ее щеки становились все более румяными, а походка — все более плавной. И у многих, проезжавших по большому тракту мимо фермы Ферье, оживало в душе давно забытое чувство, когда среди пшеничных полей они видели гибкую девичью фигуру Люси или встречали ее верхом на отцовском мустанге, с которым она управлялась легко и изящно, как и положено истинной дочери Запада. Бутон распустился и стал цветком. И в тот год, когда отец Люси стал самым богатым фермером, она превратилась в одну из самых красивых девушек к западу от гор.
Однако то обстоятельство, что ребенок стал женщиной, первым обнаружил вовсе не отец Люси. Да так оно, как правило, и бывает. Эта таинственная перемена происходит слишком незаметно и постепенно, чтобы можно было назвать ее точную дату. Да и сама девушка едва ли способна заметить эту перемену, покуда от звука голоса мужчины или прикосновения его руки сердце ее не забьется сильнее обычного и со смешанным чувством гордости и страха всем своим естеством она не поймет, что в ней проснулось нечто незнакомое и огромное. Редкая женщина не способна припомнить тот день и тот пустяковый случай, который ознаменовал собой начало новой жизни. Что же касается Люси Ферье, то случившееся с ней было вовсе не пустяком, не говоря уже о том, как это сказалось на ее дальнейшей судьбе и на судьбе многих других.
Стояло теплое июньское утро, мормоны трудились как пчелы. Недаром своей эмблемой они избрали пчелиный улей. В полях и на улицах стоял знакомый шум, который порождают занятые делом люди. По пыльным дорогам тянулись вереницы тяжело груженных повозок, запряженных мулами. Эти повозки двигались на запад, так как в Калифорнии вспыхнула золотая лихорадка, а единственный путь туда лежал через Город Избранных. В том же направлении гнали с дальних пастбищ гурты овец и волов, туда же двигались караваны усталых переселенцев. Бесконечный путь в равной мере измучил людей и лошадей. Через всю эту разношерстную толпу верхом на своем мустанге ехала Люси Ферье, пробивая себе дорогу с мастерством опытного наездника, щеки ее разрумянились, длинные каштановые волосы развевались за спиной. Отец дал ей поручение в городе, и Люси со свойственным юности бесстрашием, держа в мыслях одно — как лучше и быстрее исполнить порученное, прокладывала себе путь в город, как это бывало прежде не раз. Покрытые дорожной пылью охотники за золотом поглядывали на нее с изумлением, даже обычно невозмутимые индейцы в одежде из звериных шкур с восхищением оборачивались, глядя вслед бледнолицей красавице.
Уже в городском предместье дорога оказалась запружена большим гуртом скота, который перегоняли из долин полдюжины диковатого вида пастухов. В нетерпении Люси попыталась преодолеть препятствие и направила своего коня туда, где, как ей показалось, быки чуть раздвинулись. Однако животные тут же сомкнулись у нее за спиной, и девушка оказалась со всех сторон зажатой движущимся потоком длиннорогих быков с налитыми кровью глазами. Привыкшая иметь дело со скотом, Люси не испугалась и не оставила надежду все-таки пробиться через гурт, при всяком удобном случае направляя своего коня все дальше вперед. К несчастью, один из быков то ли ненамеренно, то ли со злым умыслом боднул рогами мустанга в бок, что привело коня в бешенство. Тот мгновенно встал на дыбы, дико захрапел и стал метаться из стороны в сторону — неопытный наездник мгновенно оказался бы на земле. Положение было хуже некуда. При каждом своем рывке в сторону обезумевший конь вновь и вновь напарывался на бычьи рога, отчего его ярость лишь возрастала. Из последних сил Люси старалась удержаться в седле, так как падение означало для нее страшную смерть под копытами огромных, перепуганных животных. Люси не привыкла к столь опасным переделкам, голова у нее пошла кругом, и руки уже не столь крепко держали повод. Задыхаясь от пыли, поднятой копытами толкающихся животных, и от густого запаха их пота, Люси, наверное, в конце концов отчаялась бы и оставила попытки спастись, если бы не услышала рядом ободряющий голос человека, который пришел ей на помощь. Тут же крепкая загорелая рука ухватила перепуганного мустанга за узду и вскоре выволокла его из гурта на обочину.
— Надеюсь, вы не пострадали, мисс, — почтительно сказал девушке ее спаситель.
Люси взглянула в его смуглое, суровое лицо и залилась веселым смехом.
— Я насмерть перепугалась! — призналась она честно. — Кто бы мог подумать, что моего Пончо так смутят какие-то жалкие коровы.
— Слава богу, вы удержались в седле, — заметил ее собеседник заботливо. Это был высокий, с решительным лицом парень, сидевший верхом на крепком чалом коне. Молодой человек был в грубой охотничьей куртке, за спиной у него висело длинное ружье. — Вы, кажется, дочь Джона Ферье, — сказал он. — Я видел, как вы ехали от его дома. Когда увидите отца, спросите, не забыл ли он Джефферсонов Хоупов из Сент-Луиса. Если ваш отец тот самый Ферье, то с моим отцом они были большими друзьями.
— А может, вам лучше заехать к нам и спросить самому? — предложила Люси с надеждой в голосе.
— Пожалуй, так я и сделаю, — сказал молодой человек. Поступившее предложение, похоже, пришлось ему по душе, глаза его так и заблестели от удовольствия. — Но мы два месяца провели в горах, и выгляжу я не самым подходящим образом, чтобы наносить визиты. Хозяину придется принять меня как есть.
— Отцу есть за что вас благодарить, и мне тоже, — сказала девушка. — Он страшно любит меня и умер бы от горя, если бы эти коровы меня растоптали.
— Я тоже, — сказал молодой человек.
— Неужели?! Вам-то что во мне? Ведь вы даже не друг нашей семьи.
Загорелое лицо молодого охотника так помрачнело после этих слов, что Люси Ферье громко расхохоталась.
— Ну что вы! — воскликнула она. — Я совсем не то хотела сказать. Конечно, вы теперь самый настоящий друг нашей семьи. Вам обязательно надо заехать к нам. А сейчас мне нужно в город, иначе отец больше не поручит мне никакого дела. До скорого свидания!
— До свидания! — ответил молодой охотник, снял свое широкополое сомбреро и склонился с поцелуем над нежной девичьей рукой.
Люси круто развернула своего мустанга, стегнула его хлыстом и понеслась прочь по дороге, вздымая за собой облако пыли.
Джефферсон Хоуп-младший и его товарищи продолжили свой путь в угрюмом молчании. Их поисковая партия искала серебро в горах Невады, и теперь они возвращались в Солт-Лейк-Сити в расчете разжиться деньгами, которых хватило бы для разработки открытых ими месторождений. Хоуп, равно как и его товарищи, был целиком и полностью поглощен размышлениями о делах, покуда это неожиданное происшествие не направило его мысли в ином направлении. Образ юной красавицы, чистой и свежей, словно горный ветер Сьерры, до самой глубины потряс мятежное, пылкое сердце молодого охотника. Едва девушка исчезла из виду, Джефферсон Хоуп осознал: только что в его жизни произошло поворотное событие, и никакое серебро и ничто другое отныне не имеют и не будут иметь для него такого значения, какое имеет это новое, всепоглощающее чувство. Любовь, которая охватила его сердце, ничем не напоминала нежданное чувство впечатлительного юноши, это была скорее дикая, необузданная страсть мужчины с сильной волей и гордым нравом. Хоуп привык добиваться цели во всех своих делах. Он поклялся себе, что, если успех этого предприятия зависит от человеческого упорства и настойчивости и вообще в человеческих силах, он непременно добьется своего.