Пробежав немного по «отмели», великан зажал в зубах свой гигантский нож и поплыл. Заметив страшного охотника, кашалот бросился в открытое море, а потом, увидев, что не уйти, нырнул вглубь. Но разве он мог спастись от Дика, который и плавал и нырял получше любого кашалота.
Трижды зверь и охотник погружались на огромную глубину, уходя при этом все дальше и дальше в океан. Наконец загнанный кашалот всплыл на поверхность совсем неподалеку от Дика. Мощным рывком великан настиг его и прикончил тремя молниеносными ударами своего страшного ножа. После этого он схватил зверя за хвост и, загребая одной рукой, поплыл обратно к берегу.
— Вот нам и жаркое, доктор! На целую неделю хватит! — восторженно прогремел он, сбрасывая с плеча свою добычу.
А доктор с ужасом смотрел то на двадцатиметрового морского гиганта, то на своего «мальчика», который в эту минуту сам походил на грозное морское чудовище.
С жителями острова у Дика сложились самые добрые отношения. Он пользовался каждой свободной минутой, чтобы навестить их и что-нибудь для них сделать. Ему нравилось помогать «маленьким человечкам» в их ежедневных трудах и заботах. А когда однажды в марте, во время шторма, он спас от верной гибели три рыбачьих баркаса с экипажами из двадцати пяти человек, привязанность островитян к нему превратилась в горячую любовь, доходящую до обожания.
— Наш Дик! Наш добрый великан! — говорили о нем эти простые, добрые люди, уверенные, что само небо послало им этого мальчика-исполина.
— Дик идет! Великан идет! Ура-а-а! — восторженно вопили дети, заслышав мерный гул тяжелых шагов и увидев над лесом могучую фигуру своего друга.
Деревья кланялись ему, как травы, а земля глухо стонала под его стопами от изумления, ибо ей никогда не доводилось носить на себе таких колоссов.
Дети с криком и визгом выбегали из поселка навстречу великану, а тот шел к ним с широченной улыбкой, осторожно глядя себе под ноги, чтобы не раздавить ненароком какого-нибудь слишком быстроногого и смелого человечка. В поселки Дик не заходил — слишком маленькие тут были лачуги и слишком узкие улочки. Обычно он садился на опушке леса и принимался играть с детворой. Ему приятно было ощущать, как крохотные человечки доверчиво лазают по нем, а дети были вне себя от восторга, что могут так запросто играть с великаном, о котором даже взрослые говорят с глубоким уважением. Для детей это была добрая живая гора.
Спор профессора Джексона с правительством затянулся. Ни одна из сторон не желала уступать другой. Постоянные вызовы в следственную комиссию, в верховный суд и другие инстанции изматывали ученого, отвлекали его от работы по созданию действенного антимюрреина. Но, несмотря ни на что, профессор пядь за пядью продвигал вперед свои научные поиски. Он твердо решил вернуть мальчику-великану нормальный человеческий облик. Это стало для него не только делом чести, но и единственной целью всей его дальнейшей жизни.
Утомительная тяжба и изнурительные ночные бдения в частной лаборатории довели вскоре Джексона до такого состояния, что он как бы полностью оторвался от окружающей его реальной жизни. Только этим можно объяснить, что некая новая идея, всколыхнувшая всю столичную общественность, ускользнула от его внимания. А ведь идея прямо касалась его работы: мюрреина и антимюрреина. Для профессора Джексона глашатаем этой идеи стал его главный противник, генерал Лоопинг.
После ссоры на острове генерал и ученый ни разу не встречались в интимной обстановке. И вдруг Лоопинг явился к профессору прямо в его лабораторию. Джексон как раз испытывал новую культуру прирученных вирусов и был с головой погружен в работу. Когда лаборант доложил, что с ним хочет говорить «какой-то квадратный господин с решительным лицом», профессор отмахнулся и проворчал что-то вроде: «Гоните в шею кто бы ни был!» Но когда лаборант вернулся и сказал, что это сам генерал Лоопинг, профессор насторожился. Если к тебе приходит враг, это обязательно означает какой-нибудь важный перелом в событиях. Прогнать его проще всего, но лучше принять и выслушать.
Профессор убрал препараты, вымыл руки и пригласил генерала в маленький кабинет рядом с лабораторией. Лоопинг был в штатском и вел себя с несвойственной ему изысканной вежливостью. Одно это говорило о том, что он пришел неспроста.
Начал генерал издалека. Он похвально отозвался о работе КИРМа, высоко оценил заслуги самого профессора Джексона, долго и горячо сожалел о возникшей между ними ссоре. И вдруг, как бы между прочим, спросил:
— Скажите, дорогой профессор, ваш первый антипрепарат, которым вы остановили рост нашего милого великана, не может отозваться пагубно на его здоровье? Не сократит фантастических сроков его жизни?
Не догадываясь, куда генерал клонит, Джексон не счел нужным скрывать истину.
— Первый антимюрреин, генерал, лишь затормозил рост бедного мальчика. Что же касается здоровья, выносливости и предрасположенности к долгому, почти бессмертному существованию, то этих свойств его организма мой первый антимюрреин не коснулся.
— А если бы вы создали этот антимюрреин еще тогда, когда Дик находился в столице и едва достиг пяти-шести метров, вы смогли бы остановить его на этом уровне, профессор?
— Безусловно. Но почему вас это интересует, генерал?
— Сейчас объясню, все объясню, дорогой профессор!
И генерал начал излагать ту самую новую идею, о которой в последние дни так много говорилось в различных кругах столичной общественности. Чем дальше профессор слушал его, тем больше проникался уверенностью, что идея, излагаемая генералом, не только чудовищно абсурдна, но и опасна. Однако он ни разу не перебил Лоопинга и дал ему высказаться.
Ссылаясь на труды известного генетика Морлингтона, генерал пытался доказать, что люди самой природой созданы неравными, что одни по своему генетическому коду одарены способностью к руководству, изобретательству, научной работе, а другие полностью лишены этих талантов и все их потомки в силу железного закона наследственности должны быть столь же бездарны, как и они.
— В очень влиятельных кругах нашего общества, профессор, появилась уверенность, что открытие Томаса Мюррея, столь блестяще вами воспроизведенное и дополненное вашим гениальным антимюрреином, сможет навечно закрепить существующее социально-биологическое равновесие, совершив тем самым эпохальный переворот в истории человечества. Эволюция человека завершилась, ничего нового она принести не может. Дальнейшие смены поколений лишены, таким образом, и цели и смысла. Наступил самый подходящий момент закрепить навечно то положение, которого мы достигли…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});