по здешним марям и холмам бродить опасно.
Луша согласно кивнула. Баюн заметил, что глаза у нее как-то изменились, затуманились, что ли, но внимания этому не придал. Все парил в розовых мыслях, пушистых, как облачка.
Шли они теперь обратным порядком: кабинет, изукрашенные покои, бесконечный коридор, совсем уж внутренний двор, не совсем внутренний двор, арка въездных ворот… Здесь было сыро и воняло кошками, хотя ни одной кошки Василий в Кощеевом замке не видел. С шершавых каменных сводов монотонно опадали капли и шлепались на мостовую под ногами, между камней которой прорастала блеклая, полуживая трава.
Но по дороге вниз спускаться не стали, обогнули замок по скользкому, поросшему сурепкой и бурьяном склону под самой стеной. Несколько раз Луша поскользнулась, и Кощей ловил ее и воспитанно придерживал под локоток. Она вырывалась, но вроде как каждый раз все с большей неохотой.
А Василий бесился. Как он жалел сейчас, что не может встать на ноги и подставить ей руку, ловя на скользкой траве! Словно случайно сжимая в объятиях, чтобы Луша потянулась на цыпочках, и васильковые глаза стали близко-близко, а дыхание обожгло…
Глупость несусветная. Он что, женских романов обчитался? Он же терпеть не может подобную гадость!
Но с Лушей все было как-то иначе. Все, что с другими показалось бы пошлостью и глупостью, обретало другой, сокровенный смысл. Вот только Кощей с его отвратным одеколоном… И на задние лапы Василию никак не встать. И без того вон хвостом балансировать приходится. Понапридумывают холмов!
Баюн подозрительно покосился на густой куст цикория с пересохшими цветочками. Кажется, там, внутри, пряталась мышь…
— Вот, — Кощей указал на стройные готические окна высоко над головами. Мой кабинет. Думаете, ее вынесли через окно?
Луша очень неуверенно вырвала у Бессмертного свой локоть и придержала фуражку, глядя на окна и стену под ними. Лягушка вполне могла оттуда сигануть. И костей не собрать.
Впрочем, у каменной красавицы костей и не было. Только изумруды да малахит с хризопразами. Вот поди поищи их в сизой траве.
Девушка-детектив подошла к делу методично. Присела на корточки, вооружилась лупой и стала оглядывать стены и массивный фундамент в поисках следов.
— А по плющу она спуститься не могла, — мурлыкнул Василий. — В связи с отсутствием плюща.
— Мне кажется, никаких похитителей не было.
— Что же она, по-вашему, сама сбежала⁈ — возмутился Кощей. — Я ее холил, лелеял, по имени-отчеству величал… Василиса свет Витальевна, — пропел он, обращая лицо к небесам.
— Она у вас магией владеет?
— Ну… разумеется, — он развел руками.
— Тогда могла просто левитировать. И осколков мы не найдем.
— Осколков? — Кощей фальшиво схватился за сердце. — Моя лягушка! Моя сладкая!
— Прыгать высоко, — Луша глазами провела траекторию от окна до предположительного места приземления беглой лягушки. — Трава смягчила бы падение, но если камень…
И стала медленно сползать туда, чтобы все осмотреть. Кощей делал вид, что пребывает в глубоком обмороке. Только духами своими пшикался время от времени.
Василий чихал и тяжко вздыхал. Не думал он, что работа детектива такая занудная. Переверни каждую травинку в поисках улик, каждый камешек. Собери все, что может представлять интерес… Нет бы просто руками поводила, магию запустила — и все. Вон как в тарелке Кощеевой. Не мог бы он эту тарелку на поиск лягушки настроить? Или артефакт этот каменный замел за собой магические следы? Но хозяин вроде должен быть круче… Слышал Василий, как Севериныч назвал таких, как Кощей, древними. В магии они, почитай, боги. И зачем богам детективы?
Баюн зевнул, чихнул и растянулся бы на травке, не будь она такой влажной. Его от всех этих скучных манипуляций клонило в сон.
— Она была здесь! — Луша торжествующе показала на вытянутой руке мельчайшие осколки малахита и пару зеленых ниточек. — Превратилась — и убежала. Вон следы.
Кощей подбежал живчиком и стал разглядывать их вместе с остальными. Темные вдавлины шли вниз по склону, точно женские ножки при беге смяли траву и сбили с нее росу. Все трое: сыщики и Кощей, — добежали по ним до дороги. Там роса закончилась, и следы пропали. Луша с лупой разглядела царапины от колесных ободьев и сколы от копыт на серо-желтом камне мощеной дороги.
— Ее в карету взяли или… у нее своя была?
— Была… коробчонка. Нешто я девушке своей в такой малости откажу?
Кощей небрежным жестом заправил за ухо волнистые волосы. Скривил губы и выпятил грудь.
— И бусики тоже были. Разные. Сбежала — так сбежала, ну ее. Не больно-то она мне нужна, шлендра этакая. Иди ко мне, Лукерья свет Авдеевна! Будешь новой моей лягушкой. В шелках, рытом бархате ходить будешь, со злата-серебра есть. Жадеитами-рубинами изукрашу. Нет, сапфирами — под цвет твоих глаз.
Правой рукой он прижимал покорную Лушу к себе, а левой жмякал на грушу хрустального дозатора, висящую в воздухе. И сладкая мерзкая вонь окутывала, висела удушливым облаком, не подчиняясь даже ветру. Впрочем, на глухой дороге Нави особого ветра и не было.
Во все стороны полетели розовые сердечки. Запорхали бабочки и пони. Лушины ноги подогнулись.
А глаза… Никогда еще не видел Василий у нее таких глаз. Словно оловянные пуговицы из кино, словно белесый туман над болотами. И взгляд этот был обращен к Кощею. Точно тот единственным был в этом мире.
Василий хотел горестно завопить:
— А я? А как же я⁈
Но до крови прикусил губу. Глотнул соленого и понял, что надо быть осторожным. Бесшумным и зловещим — как когда выслеживаешь в засаде мышь. Сделаешь лишнее движение, нашумишь — и она сбежит.
А Кощей будет поопаснее мыши. Потому желание выпустить железные когти и снести мерзавцу голову Василий подавил в зародыше. Все равно тот бессмертный. А в яйце какого страуса спрятана его игла?..
Мысль о страусе Василия взбодрила и развеселила.
Если от проблемы нельзя избавиться решительно и окончательно, может, можно ее подпоить? Усыпить?
И Василий, приникая к земле и скрадываясь за Кощеем, стал тихонько напевать. А Луша почти повисла у одноглазого красавца на плече, сильно того замедляя. Тем более что приходилось карабкаться по склону вверх и без дороги.
Время от времени девушка оскальзывалась на траве, еще сильней опиралась на Кощеев локоть и глупо смеялась.
— Это не она, — думал тогда Василий, мурлыкая, — она не виновата. Она заколдована.
И радовался уже хотя бы тому, что Кощеев одеколон с феромонами не подействовал на него. А то тут бы вдвое больше пони с бабочками летало. Хотя вроде эти фантомы закончились. Остались только розовые сердечки. Да и те, собравшись кучно, стаей