Читать интересную книгу Уравнение с Бледного Нептуна - Михаил Емцев

— Вы любите, когда смешно?

— Нет, не смешно, а умильно.

— Умилительно?

— Да. Я люблю детей, они умильтительные.

— А у вас дети есть?

Ружена смеется. Значит, нет.

— Мне сюда, — говорит она.

Я делаю прощальный жест рукой, и мы расстаемся. Потом, стараясь быть незамеченным, я наблюдаю, как она бежит к распахнутой двери автолета и скрывается за ней, не обернувшись.

В уличном видеофоне изображение, как водится, не работало, и я долго не мог созвониться с Эриком. Наконец я услышал его голос:

— Ты, Сергей?

— Да. Слушай, Эри, я устроился к телепатам. Кончилась моя неприкаянность. Кое-какие опыты мы сможем поставить у них.

— Чудесно, Серега, чудесно! У меня пока все то же.

— Понятно.

Мы попрощались.

Домой идти не хотелось. Там был отец в единственном числе, и он мог испортить настроение на целый вечер. Может, податься в читалку? Голова болит… Решил поехать к Лоле.

Домой я возвратился поздно. Отец еще не спал, он сидел в своей комнате, курил и смотрел в открытое окно добрыми мечтательными глазами пьяного великана. Я никогда не видел своей матери, она умерла давно. Меня воспитывал или, вернее, почти не воспитывал мой отец…

— Где ты был?

— У Лолы.

— А… — Клубы дыма вырываются из волосатой пасти и пропадают в гофрированных стенках. — Как у них?

— Катятся вниз. Становятся неприкрытыми автообывателями и телемещанами. Противно смотреть…

— Сын мой…

Сейчас последует проповедь. Сославшись на усталость, я спасаюсь в свою комнату.

Я лежу в постели и не могу уснуть. На стенке напротив фото Лолы в три четверти, по нему скользят отсветы уличных огней. Почему-то вдруг вспоминается голосок-колокольчик Ружены:

«Серьежа…»

На другой день у меня было три важных события. Я рассматривал кривые биотоков, записанных на новейшем улавливателе, когда ко мне подошел Карабичев и сказал:

— Послушай, Арефьев, брось ты свои кривульки.

— Можно, а в чем дело?

— Сейчас идет интереснейший доклад одного нашего сотрудника. Революционные идеи. Новые перспективы. Вернее, закрытие всяких перспектив в телепатии. Сходи послушай.

Я с трудом пробился в переполненную аудиторию. На кафедре стоял высокий молодой человек в очках и пронзительным фальцетом чеканил выводы:

— Наши исследования подтвердили ранее высказанные теоретические предпосылки. Человеческие ощущения, сознание и подсознание, то есть то, что мы называем состоянием души, выражаются определенной системой импульсов, размещенных в коре и подкорковой области человеческого мозга. Каждому индивидууму свойствен определенный порядок, или, как мы говорим, характерный код этих импульсов. Он связан с физико-химическими особенностями организма и является его естественной характеристикой. Эта система записи ощущений так же остроиндивидуальна, как, например, отпечаток пальца. При телепатическом общении происходит нарушение кода акцептора из-за внедрения в подкорковую область системы импульсов донора, что сопровождается тяжелым нервным заболеванием, а иногда и кратковременным сумасшествием. Благоприятный исход телепатического общения возможен только в случае полной идентичности кода импульсов донора и акцептора. Но последнее исключено. Среди всех людей Земли нет и двух человек с одинаковыми Кодами души. Все люди телепатически антипатичны. Симпатичных людей нет. (Смех.) Короче говоря, у нас повторилась история с чужеродным белком. Известно, что один живой организм не воспринимает белок другого организма. Точно так же душа одного человека борется против проникновения в нее души другого человека. Эта борьба очень тяжела и настолько опасна, что ставит под сомнение возможность телепатического общения между людьми. Мы, конечно, не прекратим наших усилий, но трудности, стоящие перед нами, значительны, и об этом следует помнить.

После докладчика выступил незнакомый мне профессор. Он закинул седые волосы на затылок и сказал:

— Ээ… — и замолк.

— Ммгм, — сказал через некоторое время старец. — Наш молодой коллега привел много интересных данных, которые обращают, так сказать, на себя, вернее заставляют обратить на них, определенное внимание. Но молодости, как известно, свойственна определенная категоричность в выводах и, так сказать, необоснованная поспешность. Я бы хотел предостеречь от, так сказать, преждевременных заключений. Не может быть, чтобы проблема, которой мы посвятили свою жизнь, уперлась в тупик и на этом все кончилось. Конечно, трудности есть и будут, но выход, очевидно, существует, и он, так сказать, должен быть найден.

Я ушел. За моей спиной раздавались аплодисменты, крики, шум отодвигаемых стульев.

В лаборатории возник стихийный митинг. Карабичев выступил с пламенной речью, он разносил докладчика и отстаивал великое значение телепатии для будущего человечества. Речь его была лаконичной:

— Дело новое? Новое, самое новое. Трудно? Еще как! Можем ли мы бросить его из-за какого-то теоретического тупика? Ни за что! Будем биться об стену, пока не пробьем в ней брешь? Будем! Обязательно будем!

Потом пришел Ермолов и всех разогнал по рабочим местам.

— За работу, — басил он, — за работу! Эксперименты покажут, где выход. Нужно ставить опыты, сотни, тысячи опытов, а все станет ясным. Сначала разгадаем природу явления, а потом будем болтать о симпатиях и антипатиях.

После ухода Ермолова Карабичев подошел ко мне:

— Мне Ермолов говорил, что у тебя есть идея насчет концентрации энергии, рассеиваемой мозгом. Что ты предлагаешь?

— Да, он прав. Меня мало интересуют телепатические пертурбации. Гораздо важнее, мне кажется, уловить биоэнергетическое излучение. И сконцентрировать его в параллельный пучок. Возможно, мы получим новый промышленный источник энергии. Я надеюсь, что это будет качественно отличное от всех известных излучение.

— Есть прибор?

— Нет, но… — я сделал неопределенный жест рукой, обозначавший возможность создания такого прибора.

— Гм. В общем так. Пока знакомься и входи в курс лаборатории. Через недельку подашь план, заявку на оборудование и за дело. Нужна помощь — скажи.

Я заглянул в комнату Ружены. Здесь — царство чистоты и новейшей электроники. На экранах осциллографов загораются и гаснут цветные извилистые линии. Ружена в белом халате, с румяными щеками и синими глазами доброй феи из скандинавских сказок разгуливает между стендами. Изредка она что-то пишет, переключает. Работает она уверенно, легко и даже грациозно. В школе, совсем маленьким, я был влюблен в такую девчонку. Чувство было сильное и нежное. У меня осталась память о каком-то чудесном румяно-голубом облаке, в которое я погружался, видя ее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});