— замечает Брехмен.
— Спасибо, — киваю. — А еще я люблю животных, как и вы. Поэтому за вашу работу готов предложить свою помощь в спасении Бобика.
— Бобика⁈ — округляет глаза прожженный юрист, затем его лицо принимает суровое выражение. — Данила Степанович, вы изволите со мной шутки шутить?
— Отнюдь, — невозмутимо пожимаю плечами. — Я словами не бросаюсь и готов вам помочь хоть сейчас.
— Моему псу чертова куча лет, господин Вещий, — глаза Брехмена яростно сверкают. — Я уже испробовал всё, что возможно: Целители, артефакты и эликсиры… Это помогло протянуть Бобику в два раза больше, чем живут спаниели. Но, к сожалению, старость не лечится, господин Вещий.
— Вы правы, — соглашаюсь. — Старость тела не лечится, но разум никогда не стареет, он лишь меняет форму существования. Вы отличный юрист, но я высокоранговый телепат и, уж поверьте, знаю о чем говорю. Как мне известно, у Бобика осталось мало времени. Готовы ли вы спасти своего верного друга, Иосиф Лаврентьевич?
Брехмен хлопает глазами, морщит лоб, громко выдыхает, видимо, размышляя над сказанным, а потом быстро спрашивает, глядя на меня исподлобья:
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас, — подтверждаю.
Стоило мне это сказать, как юрист вскакивает и метеором выбегает из кабинета. Я сначала даже не понял, куда он унесся, но потом Брехмен высовывается обратно в дверь и кричит:
— Господин Вещий! Что же вы сидите⁈ Вы обещали спасти Бобика!
Я с ухмылкой вскакиваю и тороплюсь следом за суетящимся юристом. Мы метеором проносимся через приемную. Круглая милашка за секретарским столом растерянно провожает нас взглядом.
— Моня, сегодня меня ни для кого нет! — Брехмен распоряжается не останавливаясь.
— Иосиф Лаврентьевич, как же нет⁈ — лепечет милашка. — У вас же через десять минут звонок с боярином Бирюзовым!
— К черту Бирюзова! — бросает Брехмен не оборачиваясь. — У меня новый клиент, Моня! И мы едем спасать Бобика!
На бегу я подмигиваю ей, и она из розовой превращается в пунцовую.
На улице запрыгиваем в мою машину, ну и едем в особняк Брехмена. По дороге делаю звонок Студню:
— Везите статую к Брехменам.
Здесь стоит сделать отступление. Дело в том, что перед моим приходом к Брехмену была сделана большая подготовка. Во-первых, мой дуэт помощниц Алиса с Василисой разузнали всё что смогли о самом Брехмене. Так мы узнали, что его любимый спаниель, переживший три собачьи жизни, готов отойти на тот свет.
Во-вторых, я порылся в приобретенной памяти Мистера Кракена и обнаружил, что осьминог был не единственной живой горгульей тети Клары. Тетушка вообще любила эксперименты с разумами людей, чем походила на Жанну Горнорудову. Пара таких горгулий с внедренными сознаниями обитала еще на Урале. На кладбище неподалеку от Златоуста они охраняли могилу первой любви тети.
Пришлось слетать на денек в командировку. Взял с собой Лену, чтобы она накупила уральских сувениров остальным невестам. Сам же я наведался на кладбище и освободил заточенные сознания в каменных статуях. Они сами были только рады избавиться от вечных мук. Так что все остались в выигрыше.
У Брехмена я дожидаюсь, когда привозят одну из статуй. Эта горгулья сделана в виде огромного крылатого волка. Пускай сознание покинуло статую, но в ней осталось психическое вместилище наподобие Жартсерка Горнорудовой. Туда запросто можно поместить новый разум.
Брехмену я еще в машине всё расписал и объяснил. Он согласился с предлагаемым решением. Сначала провожу осмотр пациента. Старенький спаниель находится на волоске от смерти. Я бережно забираю его сознание, уношусь с ним в Астрал, чтобы затем через возможности Легиона переместить в горгулью. В итоге статуя волка оживает и начинает радостно громыхать вокруг низенького Брехмена. А тот от радости аж разревелся:
— Мой Бобик! — обнимает юрист широкую шею горгульи. — Мой Бобик!
Пса нисколько не смущает новая специфическая оболочка. Главное, что может снова бегать и прыгать и боли не чувствует. Он даже пытается лизнуть хозяина каменным языком, чем едва не вырубил беднягу. Сил у горгульи, конечно, немерено.
Есть, правда, один нюанс: Бобик больше не чувствует запахов, а для собак это очень важно. Но здесь выручает психосоматика — я заставляю разум Бобика придумывать соответствующие людям и предметам запахи на основе прожитого опыта. И теперь Бобик думает, что он всё чувствует. Для комфортной жизни в особняке песику больше и не надо. Теперь он может вечность бегать по территории родового гнезда: всё знакомо, всё обнюхано.
— Данила Степанович! Пойдемте ко мне! — радостно восклицает Брехмен, поглаживая по холке своего питомца.
Мы проходим в кабинет юриста в глубине особняка. Там он достает из сейфа контракт с Бирюзовым. На моих глазах он рвет его на две части.
— Никакие деньги не купят дружбу, — заключает юрист и протягивает мне руку. — Надеюсь, что смогу достойно представлять ваши интересы в борьбе за собственность рода Филиновых!
Я с улыбкой отвечаю на рукопожатие. Ну что ж, Владислав Владимирович, скоро доктрина моего рода будет готова. Исполнителя я нашел. Осталось совсем немного.
Глава 8
Староста
— Деда, а ты чего такой встревоженный? — юная сударыня обращается к зашедшему на веранду Фирсову Ефрему. Девушка в легинсах и топе делает растяжку на коврике для йоги.
При взгляде на внучку складки на лбу Устранителя разглаживаются. Он усаживается в свое любимое кресло-качалку и пытается любоваться цветущей сиренью за оградой. Но чувство прекрасного отказывается нисходить к хладнокровному убийце в отставке. Суетливые мысли не отступают.
— Да так. Набор в этом году очень интересный, — по привычке Фирсов достает из кармана сигарету, но тут же, опомнившись, убирает обратно. При внучке грех курить.
— Ты про абитуриентов из высших дворян? — девушка садится на коврик, сложив ноги крест-накрест, и с любопытством смотрит на главу рода.
— Про них самых, — вздыхает в своё время лучший телепат-ликвидатор. — Ко мне в Устранители подалась Смородина.
— Ого, неужели ей позволили учиться в Академии? — округляет глаза внучка.
— Значит, позволили, раз поступила, — Фирсов откидывает голову на спинку стула и вздыхает. — Да бог со Смородиной. Филиновы возродились.
— Филиновы⁈, — девушка впечатляется. — Они живы⁈ Я до сих пор помню, как мы на уроке истории затирали их имена в учебниках.
— Было дело, — кивает Фирсов. — Когда-то на Филиновых опирался престол, но это было очень давно. Отрицание заслуг рода обижало их