- Что? - меланхолично спросил тимит.
Не ответив, юноша развернулся и бросился снова наверх. Но на лестнице он столкнулся с Бенино - тот мчался как раненая волчица к своему волчонку. Едва он завидел Пеппо, как глаза его радостно вспыхнули. Схватив брата в охапку, он так сильно прижал его к себе, что юноша чуть не задохнулся.
- Мальчик мой! - закричал Бенино, срываясь на фальцет. - Где ты был? Я обшарил твою комнату и десяток других! Я искал тебя!
- Я тоже искал тебя! - задушенно пробормотал Пеппо в отворот его куртки. - Там орали, я испугался, я побежал...
- Ах, какая трогательная картина! - издевательски пропел за спиной философа Заир Шах. - Прямо-таки больно смотреть!
- А ты не смотри! - уже не первый раз в этом доме Бенино позволял себе грубости - наверное, уже чувствовал себя хозяином. - Иди вниз, сейчас я найду Гвидо...
- Зачем еще? - недовольно фыркнул старик.
- Разберемся, что к чему, - туманно ответил философ, увлекая брата за собой.
Гвидо встретился им в одном из рукавов коридора. Он был так же бледен, как тогда, когда нашли тело Сервуса Нарота.
- Ты слышал крики? - спросил его философ. - Где-то там, в правом крыле дома.
- И слышал и... видел... - хмуро ответил маленький дознаватель. Теренцо убили.
- Что?! - разом воскликнули братья Брассы, непроизвольно подаваясь назад.
- Это Лавиния кричала... Они уснули, а проснулась она уже одна. То есть Теренцо лежал рядом, но был мертвее мертвого: горло перерезано от уха до уха.
- А... оружие? - глотка философа пересохла и теперь он скрипел как несмазанная телега.
- Кинжал... мой...
Гвидо тоже говорил с трудом, но Пеппо отлично понимал его чувства. Сначала рыцаря закололи кинжалом Лумо Деметриоса, а теперь Теренцо зарезали кинжалом Гвидо Деметриоса. Все это было очень странно.
- Все это очень странно...
Бенино настороженно смотрел на бледное лицо маленького дознавателя, вдруг обнаруживая в нем неприятные изъяны: хитрые глаза, чей взор ускользал как у человека с нечистыми помыслами, слишком вздернутый нос, веснушки... Ну разве у честного мужа могут быть веснушки?
Философ понимал, что несправедлив сейчас, но ничего с собою поделать не мог.
- Да, все это очень странно, - с нажимом повторил он, отталкивая брата себе за спину.
- Подумай же, Бенино, - Гвидо умоляюще посмотрел в глаза философа теперь его взор никуда не ускользал, а напротив, был прям и открыт. Подумай, зачем бы я стал оставлять свой кинжал в комнате, где только что убил человека? Я бы унес его и спрятал, или выбросил бы...
- Ты хитер, - отворачиваясь, сказал Бенино. - Кто тебя знает...
- Он не виноват, Бенино, - вступился за малыша Пеппо. - Убийца нарочно подбросил его кинжал в комнату Теренцо.
- Помолчи! - сурово остановил его брат. - Иди к себе, запрись на засов и никого не пускай. Я приду позже.
Юноша с укором посмотрел на Бенино, но перечить не стал - сие было бесполезно, ибо упрямее заупрямившегося философа мог быть только раздраженный осел.
Когда Пеппо скрылся за дверью своей комнаты - а Бенино с Гвидо проводили его туда, - они пошли успокаивать Лавинию, которую, по словам младшего Деметриоса, вряд ли успокоил придурковатый Леонардас. Так оно и было. Рядом с трупом несчастного толстяка, вся перемазанная в его крови, сидела девушка, а эганец примостился чуть ли не у неё на коленях. Кажется, пыталась утешить его она: рыдая в полный голос, он визжал, что никогда больше не выедет из родного Эгана, чем бы его ни заманивали. Он клялся, что продаст всю свою коллекцию задешево, а лучше отдаст её первому встречному нищему, лишь бы не бояться за свою жизнь, коя, безусловно, дороже всяких там самоцветов и золотых побрякушек.
- Будь мужествен, Леонардас, - повторяла Лавиния, сама едва живая от пережитого. - Возьми себя в руки, прошу.
Бенино, не церемонясь особенно, взял тощего эганца за шиворот и вытащил его за дверь, с удовлетворением заметив облегчение на красивом лице девушки. Там, в коридоре, он прижал его к стене и сквозь зубы зашипел:
- Ты, ублюдок, запомни: будь мужествен, не то я тебе шею сверну, цыплячья твоя душонка! Пшел в комнату!
- В чью? - захныкал Леонардас.
- В свою, глупец!
Пинком отправив эганца в нужном направлении, Бенино вернулся к Лавинии. Она лежала поперек широкого супружеского ложа и не подавала никаких признаков жизни. Над ней, склонившись, стоял Гвидо и усердно размахивал тонкими ручками. Философ снова насторожился: всего несколько мгновений назад он видел её целой и невредимой, а сейчас... Уж не этот ли подозрительно мелкий ростом - тип воспользовался моментом и прирезал её тоже?
- Помоги мне, - буркнул Гвидо, увидев входящего Бенино. - Только вы ушли, как она в обморок свалилась...
Устыдившись своих мыслей, философ быстро подошел к низкому, как в комнате Сервуса Нарота, столику, взял бутыль с вином и, налив немного ароматного красного себе в ладонь, принялся растирать ей виски. Через некоторое время Лавиния пришла в себя.
Гвидо, будто самый нежный и любящий брат, присел на корточки перед нею и, заглядывая в лицо, проговорил:
- Мне так жаль, милая... Как могло случиться такое ужасное событие? Ты что-нибудь слышала?
- Ничего... - покачала головой девушка. - Я спала... Мне снился золотой дракон...
- Золотой дракон? - сделал стойку Гвидо. - Что это означает?
- Ничего, - хмыкнул Бенино, испытывая укол ревности. - Это гобелен в сокровищнице Сервуса. Золотой дракон на фоне голубого неба, а под ним, на земле, полыхает пожар.
- А-а-а... - разочарованно протянул маленький дознаватель. - Но, может, во сне тебя обеспокоило что-то?
- Ничего. Вот только... здесь, - она протянула свою белую изящную руку, - стало холодно... Потому что мне снилось, будто я лечу верхом на золотом драконе. Я повернулась на другой бок и сунула руку под Теренцо - он всегда горячий... Был...
Губы Лавинии задрожали, кончик носа покраснел, а прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Философ, с жалостью глядя на нее, думал все же о другом: её руке стало холодно от сквозняка - видимо, как раз в этот момент в комнату вошел убийца.
- Полно, полно, красавица, - Гвидо вздохнул так тяжело, словно Теренцо был для него самым дорогим человеком на свете. - Ах, какое горе! Какое непоправимое горе!
"По Сервусу ты не так убивался", - злобно подумал Бенино, отворачиваясь. Подозрения опять захватили его. Теперь уже странным казалось участие Гвидо, проявленное так открыто.
- Пойдем, - Гвидо взял девушку за руку. - Я отведу тебя к Ламберту он говорил, помнится, что у него есть успокой-трава. Хорошая вещь!
Философ что-то не припоминал, чтобы у Ламберта была успокой-трава. И когда это младший Деметриос успел с ним поговорить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});