Мэрсайн вздохнула.
— О да… Я стараюсь не думать об этом ужасном городе.
— А что плохого ты находишь в Вашингтоне? — Прежде чем Мэрсайн произнесла хотя бы слово, Виктория уже знала, что ей предстоит услышать.
— Это просто старые воспоминания. Мне после столь долгого времени даже не хочется думать об этом. Столько воды в реке утекло…
— Я рада, что ты уже переплыла ее, — сказала Виктория. — Ну, а задание, которое мне предстоит…
— Он даже цветы не прислал, — прервала ее Мэрсайн. — Ты не считаешь, что президент — особенно этот — должен быть достаточно крупной личностью, чтобы прислать цветы, коль возникает для этого повод?
— Уверена, что с этой виной он и Нэнси сойдут в могилу, мама.
— И что это за дела, которые важнее приезда домой на праздники?
— Обыкновенная работа.
— Но разве нельзя отложить спасение китов и заповедников до января? — спросила Мэрсайн. — Неужели эти политики не знают, что у их служащих существует что-то вроде жизни и за дверями офисов?
— Сейчас я работаю не у политиков, а в юридической фирме «Баумэн, Джонсон и Уильямс».
На другом конце провода Мэрсайн вздохнула.
— Не верю этому.
— Чему именно?
— Помнишь того хорошенького русоголового мальчика из Джорджии, который играл Тревора Харли в фильме «Мое серебряное обещание»? Того, кто оказался незаконным сыном Крэнделла Уэстлейка? Они встретились друг с другом только тогда, когда отцу потребовался трансплантат костного мозга.
— Нет, не помню. А в чем дело?
— Ну как же ты могла забыть его?! — настаивала Мэрсайн. — Он еще снимался в остроумных рекламах машин «тойота» вместе с шотландским терьером в пожарном шлеме!
— Все равно не могу вспомнить.
— Так вот, сейчас ему предложили играть Адама Хэга в фильме «Разлученный звездой».
— А это хорошо или плохо?
Мэрсайн опять вздохнула так, будто разговаривала с полной идиоткой.
— Персонаж, которого ему предстоит играть, уже два года как погиб, — объяснила она. — Но по новому варианту сценария он катапультировался из самолета над Гималаями и вернулся в Парма-Хейтс, чтобы найти Скэя и Оливию.
— Чудесам никогда не будет конца…
— Но они не собираются покупать этот фильм… — уныло произнесла Мэрсайн.
— Почему?
— Сначала Адама Хэга играл Грегори Прескотт: он смуглокожий и очень похож на латиноамериканца. Весьма сексуален, кстати. Честно говоря, дорогая, разве зрители согласятся с коренными изменениями во внешности Адама за два года, проведенных им в тибетском монастыре? Это, конечно же, резко снизит рейтинг сериала…
— Мама, я должна идти, — попыталась прекратить разговор Виктория. — За мной сейчас заедут.
— На работу? Еще рано даже для ланча! Ведь еще нет одиннадцати.
— Сейчас я дома, — ответила Виктория. — Человек, у которого я буду работать ближайшие две недели, посылает за мной машину. — Виктория посмотрела на пару чемоданов, которые она выставила в холл.
Она надеялась, что ничего важного не забыла. Первоначально предполагалось, что Виктория будет приезжать в замок каждое утро, как она это делает на фирме, хотя поездка займет несколько больше времени. О'Хари, однако, тотчас поправил ее. «Я плачу жалованье не за обычный рабочий день от девяти до пяти, мисс Кэмерон», — сказал он, разъяснив, что международные телефонные переговоры и факс потребуют от нее более гибкого расписания.
Эллиот не усмотрел в гостеприимстве миллионера чего-либо странного или неуместного. «Многие ли могут получить возможность жить в замке? — напомнил он. — Считайте это путешествием, которое не заставит вас сменить даже почтовый индекс».
— Кто-то посылает за тобой машину? — удивилась Мэрсайн. — Разве там у вас нет такси?
— Конечно, есть. Но он предпочитает посылать за мной лимузин.
— Я не хочу критиковать его, дорогая. Но не считаешь ли ты, что политики расходуют слишком много средств на подобные фривольности?
— Но он не политик, мама.
— Не политик? А кто же тогда?
— Он миллионер, который получил в наследство замок в Ирландии и вместо того, чтобы в нем жить там, перевез его через Атлантику. Мне предстоит быть его секретарем.
Мэрсайн рассмеялась.
— А если серьезно? — спросила она. — Чем ты на самом деле занимаешься?
Звонок в дверь прервал их разговор.
8
— Сначала я покажу вам вашу комнату, — сообщила миссис Мэджин, — а потом мы сообщим Самому о вашем приезде.
Чен принес ее чемоданы в вестибюль и, следуя кивку домоправительницы, прошел сводчатым коридором и поднялся на один пролет находящейся в конце его лестницы.
— Как прошла операция? — спросила Виктория, будучи уверена в том, что Гвинна Мэджин осведомлена о всевозможных ее подробностях — вплоть до количества болеутоляющих таблеток и истечения срока их действия.
— Пока еще слишком рано говорить об этом, но мистер О'Хари здоров как бык. К уик-энду он будет танцевать, если, да помогут нам святые, ничто ему не помешает.
Они начали подниматься по лестнице. Чен к этому времени далеко опередил их.
— Вам не трудно идти? — спросила Викторию миссис Мэджин. — Подъем здесь крутоват, а ваша комната еще выше.
Виктория шутливо удивилась.
— И нет лифта?
Однако пожилая женщина страдала, оказывается, отсутствием чувства юмора.
— Замок Крискерри — сооружение подлинное, — сообщила она Виктории таким тоном, будто замечание задело ее лично. — В нем никогда не было лифтов.
Обида — такова была плата за шутку. Виктория вздохнула:
— Впрочем, я всегда могу использовать лестницу для физзарядки.
Дождливая погода сократила для нее возможности обычного бега трусцой, и теперь появилась удобная ему альтернатива.
Домоправительница тут же остановилась.
— Если при вашей талии вы нуждаетесь в физзарядке, — чопорно сказала она, — тогда я Ринго Старр.
— Сколько же здесь этажей? — спросила Виктория. — При взгляде снаружи создается впечатление, что их почти три.
— Три этажа и башня, — степенно уточнила миссис Мэджин. — Третий этаж для слуг.
— Следовательно, вам приходится подниматься выше, чем мне, — логично предположила Виктория. И вновь домоправительница остановилась, чтобы обратиться к ней.
— Вы, как и другие, приняты Самим на службу, — подчеркнула она, и выражение самодовольства появилось в уголках ее бесцветных губ. — Вы займете комнату рядом с Причард.
Виктория призадумалась, чья же это идея: как бы мало она ни знала О'Хари, ей не приходила в голову мысль, что человек, подобный ему, способен руководствоваться соображениями классового порядка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});