потому удивляетесь, Мария Никаноровна, что сами всё время работаете, а отдыхать не умеете. Вечно вас уговаривать приходится. А хороший отдых он и в работе помогает, — снова отчитал я её за излишний трудоголизм.
Честно сказать, меня это и правда волновало. Так и угробить себя недолго. Да и не признаваться же, что сам я читал эту книгу ещё в прошлой жизни
* * *
— Люба, ну почему ты мне постоянно отказываешь, — канючил Ягодецкий с максимально обиженным видом, ужиная дома вместе с Астафьевой.
— Да потому что все твои предложения отдают каким-то неуместным авантюризмом, — серьёзно отвечала женщина, уплетая жареную картошку и запивая молоком, — ну сам подумай. Какой лес зимой? Ты ещё и уйти вглубь хочешь. Замёрзнем только. А то и диких зверей встретим.
— Но там лучшие места для фото, — возразил он, — да и на замёрзшем озере отлично бы получилось.
— Я не умею кататься на коньках, — невозмутимо отбрила его Любовь.
— Так я научил бы! На худой конец, ты бы меня сфотографировала.
— Ах, опять? — возмутилась Астафьева, — я тебя и так чуть ли не каждый день фотографирую. Ты почти всю зарплату на плёнку спускаешь! И ещё у меня выпрашиваешь.
— Но тебе ведь нравится, — обиделся Митя.
— Нравится, но меру знать надо, — поучительным тоном ответила она.
Какое-то время они ели в тишине, но Ягодецкий снова не удержался и выдвинул новое предложение.
— Ну ладно. Улица тебе не нравится, но почему не сделать снимки рядом с твоей этой машиной, ЭВМ. Ну и в теплице тоже.
— Так это рабочее место, да и люди вокруг всегда. Разве что... — она задумалась, — ну тогда надо прямо сегодня и идти. Ночью. Я одна дежурю. Редко такое бывает.
— Вот так бы сразу! — оживился Митя, выпрыгнув из-за стола, — я сейчас мигом всё приготовлю и пойдём!
— Ох уж эти мужчины, — наблюдая за ним еле слышно пробормотала себе под нос Астафьева, — всё равно что дети малые.
А уже через час они и правда были в комнате с ЭВМ, где Любовь Алексеевна следила за показаниями на экране и датчиках. А Ягодецкий тем временем с деловитым видом мерил шагами комнату, выбирая лучшее место для съёмки с лучшим ракурсом, и, то и дело, передвигая треногу-штатив, который недавно специально для него сделали местные слесари, просто, чтобы он отстал.
— А знаешь что? — вдруг хитро улыбнулась Астафьева, глядя на него, — я тут подумала. Раз уж мы тут одни, то грех не воспользоваться. Давай сделаем с тобой такие фотографии, что закачаешься?
— Ты о чём? — не понял Ягодецкий.
— А о том, Митя, что на мне сегодня новый комплект белья, — теперь-то догадался?
— О чём догадался? — всё ещё тормозил фотограф.
Астафьева вздохнула.
— Разденусь я, — уже прямо сказала она, — и ты меня сфотографируешь во всяких красивых позах, может быть прямо на ЭВМ. Я знаю где тут можно аккуратненько прижаться, чтобы ничего не развалилось.
— Ты уверена? — неожиданно забеспокоился Митя, — а вдруг кто-то зайдёт и тебя увидит?
— Да никто уже сегодня не придёт. Давай, не дрейфь, — подбодрила она его и сразу же приступила к выполнению своего плана, расстегнув сначала рабочий халат.
— Давай я сяду сначала на стул, а ты фотографируй так, чтобы вырез сильнее в кадр попал.
Сомнения Ягодецкого как ветром сдуло. Он полностью включился в процесс, облизываясь на аппетитные груди своей женщины, которые она беззастенчиво демонстрировала прямо в камеру.
Время шло, и фотосессия становилась всё откровенней. Вот уже и сам Митя разделся до одних штанов, и парочка начала делать совместные фотографии, пользуясь функцией таймера.
А скоро им стало и не до снимков. Распаляясь всё сильнее, Астафьева и Ягодецкий уже практически выбросили из головы мысль, что находятся не у себя дома, а небольшой риск только придавал чувствам остроты.
Всё бы ничего, но в тишине позднего вечера, раздался и почти тут же заглох шум мотора.
Парочка притаилась. Рука Астафьевой машинально потянулась к одежде, а рука Ягодецкого к фотоаппарату.
А затем неподалёку раздался громкий не то стук, не то треск, не то лязг. А может и всё сразу.
* * *
Несколькими часами ранее:
То ли от обиды, то ли от возмущения, бывший депутат Куликов Владимир Кондратьевич сел в автомобиль и направился к своему старому приятелю Антону Василькову, проживающему в Красной Заре. Злобно вцепившись в руль, он то и дело бранился, собирая все кочки на своём пути, во время которых раздавался звон двух стеклянных бутылок позади.
— Вот же скотина! — зашипел Владимир.
Он остановил машину и ещё раз громко выругался, ударив кулаком по рулю, но гнев не отступал. Дабы успокоиться, мужчина достал из кармана рюмку и потянулся к бутылке на заднем сидении.
— Прости, Антоха, но видать не доеду до тебя трезвым! — рассмеявшись сказал он вслух.
Рюмка быстро наполнилась водкой и, после громкого выдоха, мужик залпом осушил её. Его лицо скорчилось в гримасе, он помотал головой, затем вновь поехал дальше.
К тому моменту, как машина Куликова остановилась возле дома приятеля, он успел выхлебать почти половину бутылки.
— Антоха! Антоха! Открывай! — заплетающимся языком пробормотал Владимир, — Я думал не доеду! Какая длинная дорога была...
— Немудрено, по голосу слышу, что долгая, — с ухмылкой открыл дверь Васильков, — какими судьбами к нам решил заглянуть, Вовка?
Куликов молча прошёл в дом и поставил две бутылки на стол. Рюмка у него с собой была лишь одна, но он знал, где хранилась вся посуда в доме приятеля, поэтому, словно хозяин, Владимир распахнул дверцу шкафа и достал ещё одну.
— Ты ведь уже слышал новость, верно? Не депутат я больше, — с болью произнёс Куликов, разливая водку по рюмкам, — садись, выпьем.
Антон уселся рядом и не теряя времени они выпили по рюмке.
— Слыхал уже, — махнул рукой Васильков и досадно покачал головой, — уже все уши прожужжали, что Филатов занял твоё место, чёртов москвич!
— Да не говори, как только он здесь появился, так все его в задницу целовать стали! — возмутился Владимир, — благодаря своим связям он место и урвал, у меня чуйка на такие дела, — он схватил кусок хлеба и принялся его