– Может, расскажешь о себе что-нибудь? А то мы так мало про тебя знаем, – решил поиздеваться я.
Мне срочно требовалась ответная реакция от нее. Хоть какая-нибудь. Я должен был видеть ту лживую мразь, которую она так отчаянно прятала от Вика. Мне нужно было продавить ее, сжать посильнее, чтобы заглушить в себе любые человеческие чувства, которые рождались при взгляде на нее.
– Например? – Ее взгляд скользнул по Воскресенскому, но тот был полностью захвачен торжественной речью ведущего.
Вик шел к этой цели слишком долго и упорно не для того, чтобы в момент триумфа пропустить хотя бы одну деталь. Мне же было плевать на все эти пафосные речи и пускание пыли в глаза присутствующих. Мой интерес был прикован исключительно к моей новой игрушке, которая так старательно строила из себя невинную овцу.
– Например, чем ты жила до встречи с Витей? – Мне нравилось заставлять ее нервничать. Я видел, что от моих слов ее бьет током, и получал удовольствие. – Или с кем?
Она побледнела, заерзала на стуле, задышала тяжело, но совсем некстати Воскресенский соскочил с места:
– Марк, идем на сцену, нас приглашают!
Твою мать! Я был так близко.
Так плотно подобрался к тому, что изводило меня эти несколько дней. Эта лживая деревенщина похотливо извивалась в моих руках в каждом моем сне. Я видел ее грудь сквозь прозрачную, влажную ткань майки и видел ее в тонких, изящных кружевах. Я видел ее ладное, хрупкое и такое красивое тело во сне и наяву – в дорогих тряпках, в обносках и абсолютно обнаженным.
Я бредил ею и ничего не мог с собой поделать.
Даже сейчас, глядя на это платье, я видел не ткань, а торчащие твердые соски под его тканью, и мой член бессовестно наливался кровью. Я представлял, как буду вдавливать ее в матрас, как буду хватать ее упругое, стройное тело, как буду видеть ее распахнутые глаза, слышать ее стоны. И мне безумно хотелось замарать эту Полину собой, чтобы она больше не старалась казаться всем такой чистенькой и непо-рочной.
Конец ознакомительного фрагмента.