Так как среди белых продолжали бытовать представления об отсутствии исторического прошлого у черной расы, об однозначной пользе для нее колониализма, вообще о неполноценности африканцев, целью афроамериканских мыслителей становится дискуссия с такими концепциями, доказательство величия африканского прошлого. При этом, исходя из представления об «обеленности» исторической науки, черные националисты далеко не всегда стремились найти серьезную доказательную базу для своих исторических изысканий.[121]
Следующий период в истории афроамериканцев – 1950– 1970-е годы. Определяющие моменты этих десятилетий – обретение независимости африканскими государствами и движение за гражданские права в США. Естественно, все это стимулировало небывалый подъем национального самосознания черных американцев.[122] Афроамериканские исторические и теологические концепции прошлых десятилетий перекочевывают во вторую половину XX в. без существенных изменений. Но теперь основные события происходят в области политики и культуры. Как и свойственно этой эпохе, действия и идеологические построения (в том числе и многих афроамериканских движений) были эпатажными и радикальными. Всерьез обсуждалась перспектива создания черного государства на территории одного или нескольких штатов. Африка (наряду с Латинской Америкой, Китаем, странами Юго-Восточной Азии) рассматривалась как объект антиимпериалистической для одних и антибелой солидарности для других.
И черные националисты, и черные левые радикалы создавали похожий образ врага. Для черных левых радикалов – это высшие и средние социальные слои белых. При этом они считали, что белый пролетариат в расистской политической системе США занимает привилегированное (относительно цветного пролетариата) положение. И вообще, авангардом социалистической революции в США может быть только цветной пролетариат. Среди черных левых дискутировался такой вопрос: можно ли использовать работы Маркса, ведь он же белый? В отличие от 1900–1930-х годов, черные приняли активное участие в американских леворадикальных движениях. Радикальные фракции борцов за гражданские права, студенческие движения, радикальные профсоюзы чернокожих, «Черные пантеры» – все уделяли много внимания расовому вопросу.[123]
Права черных вошли в число важнейших требований и для групп белых левых радикалов. Начала формироваться тенденция, когда ксенофобские высказывания черных против белых не считались таким же расизмом, как ксенофобские высказывания белых в адрес черных. Вошел в обиход довольно странный термин «антирасистский расизм». Черные националисты не делили белых на буржуазию, средний класс и пролетариат – черные националисты не любили всех белых. Идея полного отделения от белых (которое предполагалось осуществить разными способами) имела довольно широкое распространение.
И черные националисты, и черные левые радикалы выдвигали идею антитезы «белый – цветной». То есть белым противопоставлялись все остальные народы. Афроамериканским левым более импонировал Китай, а националистам – арабский мир. Наверное, не существует других исторических примеров в XX в., когда ультралевые и ультраправые были бы настолько близки, когда наблюдалось бы такое количество переходов из одного лагеря в другой.[124] На фоне беспорядков на расовой почве все это смотрелось очень серьезно. Именно 1950–1970 годы – время, когда черные американцы впервые решились и эпатировать, и предъявить серьезные претензии своим белым согражданам.[125]
С 1970-х годов наступает новая эпоха в истории афроамериканцев. По крайней мере, по действующему законодательству афроамериканцы имеют такие же права, как и белые. А благодаря «программам позитивного действия» – даже больше возможностей, чем белые. Афроамериканские ученые, юристы, мэры, политики, крупные бизнесмены не являются редкостью. Впервые путь к богатству и успеху для афроамериканца перестал ограничиваться спортом, театром и музыкой. За голоса афроамериканцев борются все партии.
Но афроамериканцы продолжают оставаться «проблемной нацией». С некоторыми проявлениями неафишируемого расизма чернокожие действительно сталкиваются, некоторые же ситуации видятся им как расистские благодаря обостренному восприятию этой темы. Среди афроамериканцев увеличивается пропасть между теми, кто смог удачно интегрироваться, войти в самые высшие слои американского общества, и теми, кто остался на социальном дне. Причем последних, к сожалению, значительно больше.[126]
И тут перед черными американцами встает вопрос: а нужно ли им национальное самосознание? В чем причина того, что им нужно продолжать ощущать себя афроамериканцами, а не просто американцами? С одной стороны, продолжают жить исторические концепции о величии прошлого черной расы, сохраняется интерес к традиционным африканским культурам, делались и делаются попытки проследить свою родословную до трансатлантической работорговли, черные националистические мотивы играют важную роль в хип-хоп-культуре, на несколько десятилетий покорившей сердца афроамериканских (и не только) подростков.[127] Помощь афроамериканцев в борьбе с апартхейдом, репарационное движение, Марш миллиона черных мужчин, беспорядки в Лос-Анджелесе показали сохраняющуюся силу черного национализма.
С другой стороны, бедность и хаос, царящие во многих независимых африканских странах, дают пищу для насажденного белой пропагандой прошлого представления об Африке как о континенте дикарей. Не особо дружелюбно встретили афроамериканцы африканских трудовых мигрантов – первую массовую волну чернокожих, которые едут из Африки в США не в качестве невольников. Афроамериканцы нередко припоминают им, что многие увезенные в США рабы были куплены белыми работорговцами у африканцев (т. е. у предков нынешних чернокожих иммигрантов).
Да и сам интерес афроамериканцев к Африке правительство США уже давно научилось использовать в своих дипломатических делах, так что неясно, насколько поиск афроамериканцами своей «национальной идеи» сейчас является чем-то протестным (в отличие от всех прошлых десятилетий). Вообще во всей ситуации с черным национализмом политическая система США показала свою гибкость. Столкнувшись с черным национализмом, она не стала его уничтожать – она его интегрировала. Когда национальные меньшинства стали заявлять о себе, американская элита признала, что США – это страна не только белых англосаксонских протестантов.
Афроамериканские поиски национальной идентичности и самоопределения – еще не закрытая страница истории. Можно предположить, что они будут актуализироваться в обстановке будущих социальных, национальных, экономических или каких-либо других кризисов в США.[128] Так что изучение их полезно не только с ретроспективной точки зрения, но и для понимания процессов, происходящих в нынешних США.
Приложение
1. Хаки Мадубути. Враги: столкновение рас[129]
«<…> Белая всемирная история, как ее нам преподавали, дает нам картину мира, которая не только античерна во всех возможных вариантах, но и уничтожает какой-либо позитивный образ черных как составной части истории человечества.
Если мы поинтересуемся, сколько миллионов евреев было убито во Второй европейской мировой войне ХХ в., большинство сойдется на цифре в 6 миллионов или больше. <…> Европейцы-немцы убивали европейцев-евреев, т. е. белые убивали белых. Если же мы спросим, сколько африканцев (черных) было убито во время евроазиатской торговли черными рабами, немногие, если вообще кто-то найдется (исключая историков-дилетантов), смогут назвать точную цифру. Число погибших, если говорить не только о Соединенных Штатах, а о Западном и Восточном полушариях, составляет более 250 миллионов мужчин, женщин и детей – африканцев, убитых европейцами и азиатами, или черных людей, убитых белыми. Да, рассуждения о цифрах, тем более в таких масштабах, можно посчитать либеральным эскапизмом. Но разговор о том, кого мы потеряли, напрямую касается нашего сегодняшнего порабощения и экономической отсталости. Мы потеряли величайших независимых мыслителей – тех, кто предпочел смерть для себя и своей семьи порабощению; мы потеряли ученых, учителей, докторов, религиозных лидеров, ремесленников – тех, кого посчитали «слишком умными» для порабощения и, следовательно, «потенциальными бунтовщиками». Мы потеряли женщин и мужчин, чья преданность своему народу была для них важнее жизни в качестве рабов. Тех, кто отказался подчиняться «дьяволам с Запада». Мы потеряли женщин, которые были в силах задушить своих грудных детей, а затем ночью молча остановить свое собственное дыхание, чтобы не подчинить себя сексуально и духовно как иноземным врагам, так и своим собственным братьям, ставшим предателями. Евроазиатская работорговля нанесла черной расе такой ущерб, чтобы мы никогда не смогли подняться. Самую нашу душу, дух наших предков, суть нашего существования, смысл жизни были содраны с нас, как лев сдирает шкуру с пойманной антилопы <…>».