за руку дочь, за ними Виктор. Взгляды всех присутствующих обратились к ним.
— Дядя Серёжа, что происходит? — спросила растерянно Регина. Поднялась из-за круглого стола, за которым все сидели, и хотела подойти к ним, но рука охранника опустилась ей на плечо и Регине пришлось сесть на место. В её взгляде читались испуг и непонимание.
Оля наблюдала, как Людка глазами пытается что-то объяснить Олегу. Как, понуро опустив вниз голову, сидит рядом с очень крупным папашей тощий Игорь.
Но как только стрелки огромных, во всю стену, часов показали ровно четырнадцать часов, дверь отворилась и в зал вошёл Михаил.
— Добрый день. Хотя я не считаю этот день добрым и нашу вынужденную встречу тоже.
С этими словами он подошёл к креслу во главе стола, за спинкой которого и располагалась стена с часами. Сел в него и внимательно оглядел всех присутствующих.
— Итак, речь у нас с вами пойдёт о деньгах. Сегодня вам, молодые люди придётся объяснить, кто и за что вам должен триста тысяч. Я внимательно вас слушаю. И если решу, что правда на вашей стороне, я незамедлительно отдам вам озвученную сумму.
— А вы кто такой? — нагло, с вызовом спросила Людка, несмотря на то, что мать пыталась жестами призвать её к молчанию.
— Оказывается, не все присутствующие меня знают, — совершенно спокойно ответил Михаил. — Ну что ж, я могу и представиться. Моя фамилия Фадеев, зовут меня Михаил Александрович. Вы находитесь в головном офисе моей компании «Advanced IT-developments». Ольга Громова — мой очень близкий друг.
— Вот как, а я-то думала, что вы миф.
Люда ещё что-то собиралась говорить, но Михаил снова перебил её.
— Людмила, положите, пожалуйста, украденную вами в анатомке почку на стол. Я знаю, что она у вас в рюкзаке.
— Какая ещё почка! Что вы выдумываете! Что вы вообще можете обо мне знать?! — Видно было, что Людка растерялась и испугалась, но сдаваться не собиралась и потому огрызалась.
— Всё. Мне не нужны ваши слова, чтобы озвучить правду. Я знаю всё о всех здесь присутствующих, или могу узнать, если мне будет вдруг интересно. Я не зря пригласил вас вместе с родителями, потому что они не догадываются о забавах своих великовозрастных детей, ценой которым может быть человеческая жизнь. Итак, я прошу вас, Людмила Воронина, положить почку на стол. После этого Игорь расскажет свою версию событий и заодно объяснит, почему у него перебинтована правая рука.
Слёзы всё-таки подступили к глазам Оли. Значит, и почку украла Людка — просто так, чтобы подставить подругу, чтобы Оля нервничала, переживала, чтобы учиться спокойно не могла. Неужели всё из зависти? А чему, собственно говоря, завидовать? Отношениям с Мишей? Подаркам, которые тот сделал Оле? Так ведь все Людкины пакости начались раньше, до того как Оля с Мишей познакомилась. Зачем Людка притащила её к этим парням? И ведь как уговаривала, что одной вроде идти нехорошо, а вдвоём ничего. Что Олега потерять не хочет, а на деле выходит, знакомы они давно. Как теперь с ней в одной группе учиться? В университете встречаться? Как по району одному ходить? И как быть с тётей Региной? Папа с мамой к ней как к дочери относятся, жалеют её, помочь стараются. Всегда помогали: и одежду Людке покупали, и игрушки, что Оле, то и ей.
Оля сквозь слёзы смотрела, как бывшая подруга достала из рюкзака полиэтиленовый пакет, тщательно упакованный в другой пакет, герметично завязанный. Как положила почку на стол, зло оглядела всех присутствующих и села на своё место. А папа забрал пакет со стола. Затем взял Олю за руку и прошептал на ухо: «Видишь, одна проблема решена. Как же я в Людмиле-то ошибался. Прости меня, дочь».
Она плакала, уткнувшись в плечо отца, и не вникала в то, что говорили парни. Не слушала, о чём спрашивал их Михаил. Ей было всё равно. Они чужие, ненужные ей. Само их существование и нахождение рядом вызывало чувство отторжения. Естественно, Миша не станет никому из них платить, в этом она не сомневалась, как не сомневалась и в его уме, такте и умении добиться нужного ему результата. Все её мысли занимала Людка, своими словами и действиями разворотившая всё в душе и растоптавшая сестринскую любовь. Оля плакала от боли, потому что человек, ближе которого не было на всём свете, её предал. Она понимала, что никогда не простит Людку. Теперь уже никогда. Только было ужасно жаль Регину. Оля может отказаться от подруги, а мать от дочери — нет.
Отец же гладил её волосы, обнимал и тихо шептал на ухо, что взрослыми становятся именно так, ценой потерь и утраты иллюзий.
А потом всё кончилось, присутствующие поднимались со своих стульев, разговаривали между собой. Крутиков-старший подошёл к Оле и извинился за своего сына, обещал, что больше никогда тот не сделает ничего подобного.
Оля кивнула и поблагодарила его зачем-то и всё смотрела на Мишу, а он что-то показал Виктору в открытом ноутбуке и приблизился к ним. Отец отпустил её, а Миша обнял и поцеловал в макушку. Оля же доверчиво прижалась к нему всем телом и наблюдала, как Людка подошла к дверям, но, прежде чем выйти, обернулась и громко, чтобы её все услышали, с издёвкой в голосе, произнесла:
— Знала ты, Оленька, под кого лечь, а всё божьим одуванчиком прикидывалась, с-с-сука!
А потом быстро выскочила из помещения под возмущённые крики матери. Михаил лишь крепче обнял Олю.
— Не обращай внимания. Это последняя гадость с её стороны, я обещаю. Вот и всё, Заяц. — Он стёр слёзы с её лица, а она ему улыбнулась. — Пойдёмте ко мне в кабинет, — обратился он и к отцу тоже, — выпьем кофе, он нам сейчас точно не помешает.
— Давайте, и девушка наша заодно успокоится, на обратном пути в университет хочу заехать, отдать почку и получить её студенческий. Миша, как понял-то, что это Людиных рук дело? — спросил Сергей Владимирович.
— А кто ещё мог? Да и зачем? У Людмилы же была возможность, а главное, ей надо было вывести Олю из душевного равновесия и получить время на встречу с этими двумя идиотами — исполнителями её идей. Нам бы ещё один вопрос решить, но уже за кофе, Анжела на стол накрывает.
Расположившись в кабинете, Сергей Владимирович внимательно осмотрелся. Он сидел в удобном кресле, а Михаил с Олей на диване напротив.
— Интересным человеком оказалась ваша Люда, — начал свой рассказ Миша. — Не так уж она виновата в своей патологической болезненной зависти. Мне трудно судить о