Отдохнув, они направились дальше вверх. Поскольку им предстояло выйти на поверхность, Кикаха решил дождаться наступления ночи. Путь предстоял тяжелый. Но, несмотря на огромную усталость, сон не шел, и они продолжали бодрствовать. Их тревога, спрыгнув с трамплина подсознания, достигла той точки, когда глаза уже больше не закрывались. Ноги подергивались, руки дрожали; и даже примирившись с этим, они не могли ни забыться во сне, ни проснуться полностью. Время от времени один из них постанывал от злобных кошмаров.
Ночь заглянула в отверстие шахты, выходившей на поверхность горы. Они выползли из нее и начали пробираться по каменным выступам. Внизу виднелись патрули. На верхней улице послышались стук копыт и голоса солдат. Когда конные ратники исчезли в темноте, беглецы перелезли через ограждение и взобрались по склону к следующей улице.
Нижние кварталы города искрились точками нескольких сотен факелов. Солдаты и полиция проверяли дома. Они все дальше продвигались наверх; кольцо блокады сжималось, и зона поиска становилась все меньше и меньше. Поисковые отряды были повсюду.
— Если тебя полагалось взять живым, то почему же они открыли стрельбу в туннеле? — спросила Анана. — В такой темноте они могли попасть в любого.
— Мы появились так неожиданно, что солдаты просто испугались, — ответил Кикаха.
Он устал. Его томили голод и жажда. В груди вскипала ненависть к убийцам Клататол. Печаль придет позже — печаль, но не чувство вины. Он никогда не винил себя, если существовала хоть какая-нибудь причина для оправдания. Конечно, Кикаха имел некоторые невротические слабости и истерические достоинства — этого не избежал еще ни один человек, — но чувство необоснованной вины среди них не числилось. В любом случае он не нес ответственности за ее гибель. Она вошла в дело по собственной воле и знала, на что идет.
Тем не менее в любом событии можно найти и светлую сторону, даже в смерти Клататол — на ее месте мог оказаться он.
По лабиринту шахт Кикаха спустился за едой и питьем. Анана отказалась ждать его на поверхности склона. Она испугалась, что он не найдет дорогу назад, и решила сопровождать его в этой опасной вылазке. Туннель вывел их к отверстию в потолке какого-то дома. Хозяева похрапывали в своих постелях. Комнату наполнял густой аромат вина и кислого пива. Чуть позже Кикаха снова вернулся в шахту, прихватив несколько веревок, хлеб, фрукты, говядину, сыр и две бутылки с водой.
А потом они снова ждали, когда ночь, обежав монолит, захватит город. И они вновь карабкались по склону горы или перебирались во внутренние шахты, когда неподалеку появлялось слишком много солдат. Как-то раз Анана спросила его, почему они выбрали это направление, и Кикаха ответил, что других вариантов попросту нет. Нижние районы города, снаружи и внутри, напоминали пчелиный улей.
Глава 6
В полночь они пробрались по вентиляционной шахте в жилой дом и тихо проскользнули мимо спящих. Улица, на которой находился дом, располагалась на уровень ниже императорского дворца, и здесь сеть внутренних шахт кончалась. Все лестницы и дороги, ведущие вверх, охранялись отрядами тевтонов. Кикаха надеялся, что им удастся подняться по склону горы, но это оказалось невозможным. Поверхность склона на протяжении сорока футов намеренно оставили голой и гладкой.
Беглецы перебежали в тень у подножия скалистой стены и неожиданно наткнулись на ноги в сапогах, которые торчали из темной ниши. Ноги принадлежали убитому часовому; рядом лежал еще один мертвый солдат. Одному перерезали горло, другого придушили куском проволоки.
— Здесь побывал Нимстовл! — прошептала Анана. — Ты знаешь, мы за такие штучки прозвали его Висельником.
В трехстах ярдах от них вспыхнули факелы приближавшегося патруля. Кикаха выругал Нимстовла за то, что тот оставил здесь тела. Впрочем, для патруля не составляло большой разницы, убиты часовые или ушли со своего поста. В любом случае за этим последовала бы тревога.
Небольшая калитка в стене оказалась незапертой. Она закрывалась снаружи на засов. Кикаха и Анана, схватив оружие караульных, вошли в нее и побежали по ступеням лестницы, протертой в гладком неприступном склоне. Запыхавшись и жадно глотая воздух открытыми ртами, они в конце концов достигли верхней площадки.
Снизу послышались крики. В проходе калитки появились факелы, и солдаты загрохотали сапогами по ступеням. Забили барабаны, взревели сигнальные трубы.
Оба беглеца метнулись вперед, но не к дворцу справа от них, а к ряду ступеней слева. За невысокой оградой мерцали серебряные кровли и серые железные клетки. В ноздри ударил запах соломы и животных, вонь старого мяса и свежего кала.
— Зоопарк императора, — сказал Кикаха. — Я тут когда-то бывал.
В дальнем конце длинной, вымощенной плитами дорожки что-то шевельнулось, как нить бахромы на кромке ночи. Темная тень пересекла несколько пятен лунного света и исчезла в огромном проеме колоссального белого здания.
— Нимстовл! — воскликнула Анана.
Она хотела броситься за ним, но Кикаха грубо дернул ее за руку. Лицо женщины исказилось и превратилось в отвратительную маску, отлитую из белого серебра луны. Глаза расширились, как у взбешенной совы. Она вырвалась и отпрянула от него.
— Как ты посмел касаться меня, лебляббий?
— Запросто, — резко ответил он. — И запомни впредь — не называй меня лебляббием. Я могу не только ударить. Я могу тебя убить. Мне претит высокомерие тех, кого я презираю. Твоя гордость основана на пустом, отвратительном и болезненном эгоизме. Ты ничем не лучше меня и сама об этом знаешь. Если я еще раз услышу от тебя унизительные оскорбления, можешь распрощаться с жизнью. К тому же ты пока во всем зависишь от меня.
— Я? Завишу от тебя?
— Конечно, — ответил он. — Разве у тебя есть какой-нибудь план спасения? Хотя бы что-нибудь пригодное, пусть даже с риском для жизни?
Содрогнувшись от усилий, она взяла себя в руки и успокоилась. Ей даже удалось улыбнуться. И если бы он не знал о ярости, клокотавшей в ее груди, эта улыбка могла бы показаться ему самой прекрасной, очаровательной и соблазнительной из того, что он видел в двух вселенных.
— Да! У меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя.
— Как бы там ни было, мыслишь ты реально, — сказал он. — Большинство властителей, как я слышал, надменны и тупы. Они скорее умрут, чем признают свою зависимость и слабость.
Однако подобная гибкость делала ее более опасной. Ему не следовало забывать, что она — сестра Вольфа. Судя по его рассказам, Вала и Анана являлись наиболее опасными из всех ныне живущих женщин. Возможно, он немного преувеличивал, и здесь сказывалась вполне простительная семейная гордость, но в словах Вольфа, очевидно, имелась доля правды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});