Читать интересную книгу Петр Первый на Севере - Константин Коничев

Следует полагать, что любимец Петра Афанасий, архиепископ холмогорский и важеский, не замедлил сообщить Петру (или же Головкину) точные сведения об отражении шведов от Архангельска и о самоуправстве воеводы.

Иевлев остался на своем месте. Прозоровского отозвали. Воеводой в Архангельск Петр назначил стольника Ржевского Василия Андреевича.

О приходе шведов и о том, как и где они разбойничали по пути к Архангельску, дознавались и после того, как они были отбиты и ушли, не осмелившись повторить нападение. Сведениями о шведских хитростях и повадках интересовался воевода. Добывал разные вести о них и архиепископ Афанасий. В Холмогорах, на Ваге и в Приморье у архиепископа всюду были свои архиерейские деревни, а в них крестьянские души, рыболовы, звероловы, хлеборобы, лесорубы и строители.

Богатые, благоустроенные дома у архиепископа Афанасия были в Шенкурске, Архангельске, и главный, со всем штатом прислуги, – в Холмогорах. Было при нем в епархиальном управлении ни мало ни много свыше сотни всякого служебного персонала: казначей, судья – устроитель духовных дел, дьяки и подьячие, просфорники, чашники, мельники, конюшенные, келейники, швецы и закройщики, стряпчий для тайных сношений с Москвой, караульщики и даже часоводец, следивший за точным временем.

Жил архиепископ на широкую ногу. Когда построил новый себе дом в Холмогорах, то на новоселье пригласил тысячу человек гостей, разумеется с приношениями, чем сторицею и окупил все затраты на пиршество.

Архиепископ на Севере был самовластным богом в трех лицах: он лицо духовное, в его ведении церкви и монастыри; он и помещик, владелец земельных угодий, рыбных ловель, солеварен и крестьянских душ; он и купец – владелец семи торговых лавок в Архангельске. И в довершение всего, царь Петр ему благоволит. Одно плохо: стар Афанасий. Жизнь человеческая не беспредельна, а жить ему оставалось не больше года после этих тревожных в Архангельске дней…

Однажды осенью 1701 года, когда впечатления от наскока шведской эскадры еще не успели превратиться в воспоминания, в Холмогоры с моря, с архиерейской тони, пришел карбас с семгой. На этом карбасе холмогорцы доставили к архиепископу на допрос наемного рыбака, уроженца Кемского городка Ивашку Вожеватого, который, как оказалось с его слов, побывал в плену у тех шведов, что ходили на Архангельск.

Приняв от владыки благословение и поцеловав его пожелтевшую, с темными прожилками руку, Ивашка Вожеватый поклялся перед крестом и Евангелием, что на вопросы Афанасия, под запись подьячего, расскажет о своих печальных похождениях все без утайки.

– Ну, говори, чадо, не робея и не путая, как ты к шведам попал, что видел, что чуял и как ты уцелел и обратно к своим воротился?

Допрос был учинен в палате архиерейского дома. Борзописец дьяк стоял за аналоем. Гусиное перо в руке, другое за ухом. Развернутый склеенный столбец голландской бумаги, спускавшийся к полу по мере того как отвечал Ивашка на расспросы Афанасия, быстро покрывался мелкими строчками скорописи:

– Был я, владыко, по найму покручеником[3] на промыслах от Соловецкого монастыря. За старшего у нас был Андрюха Белоусов. Пошли на четырех судах шестнадцать мужиков треску промышлять. Удачи не было. Рыбин этак с тысячу насушили. Разе это лов? Жалость одна. Овчина выделки не стоит. А потом мы скопом надумали надувать ветрием паруса в сторону Святого Носа к Лопским берегам. Наловили на ярусы пудов двадцать палтусины. Разе и это лов? Малость. Пошли дальше в море. Сотенку пудиков наловили. Это уже другое дело! – повеселев, воскликнул Ивашка, позабыв, что совсем не это интересует архиепископа.

– Ты мне о шведах, о шведах поведай, – стал направлять Афанасий рассказчика.

– Можно. Вот я до этих свейских воров и добираюсь: пошли мы в третьи разы за палтусом подальше – глядь, а в то утрие с моря идут прямо на нас суды.

– Сколько их было? – спросил архиепископ.

– На нас шло одно яхтенное, а остатние шесть далече были. Подходит яхта, Швед по-русски и спрашивает: «Есть продажная рыба?» – «Есть, – отвечаем ему, – покупайте». Мы думали, то судно торговое. А там солдаты с ружьями да саблями. Зачалились они к нашему судну, заскочили к нам и давай над головами саблями махать. Что поделаешь супротив ратных? Взяли они нас в полон восьмерых. Суда наши разграбили, все добро забрали, и рыбу уловную, и бочонки с квасом, и всю посуду, и снасти. Суденышки наши прорубили до негодности и в море пустили. Остатние наши восемь артельщиков на двух карбасах спаслись от полону, ударились к берегу и ушли в горы, шведам не достались…

– Били вас, измывались над вами вороги?

– Бить не били, – отвечал Ивашка на вопрос Афанасия, – не стану врать, но толкали и пинали. Что было – то было. Пояса нам обрезали, ножи и огниво с трутоношами забрали, кресты, у кого серебряные, поснимали, медных не тронули. А потом всех восьмерых под караул к себе в трюм затолкали, и мы тут весьма загоревали…

– Кто у них капитан, каков он видом?

– Начальной человек на той свейской яхте был племянник тому самому генералу, что управлял всеми пришлыми воровскими кораблями на Белом море. Возрасту среднего. Сухопарый, волосы чужие, прикладные, под шляпой. Кафтан темно-вишневый, башмаки немецкие.

– Как ты узнал, что он генералов племянник?

– А вот как, – охотно отвечал Афанасию Ивашка Вожеватый, – того же дня яхтенный начальник бросил якорь, снял с яхты бот, нагрузил палтусом, чтобы свезти на фрегат к дяде своему – генералу, а меня, да еще полоненника Данилку Вахрамеева в гребцы взял. Вот приезжаем к генералу на большой корабль, не знаю поименно ни того, ни другого. Узнал генерал, что люди с двух наших карбасов ушли на берег, осатанел совсем, освирепел и зверем набросился на племянника, да немецкими матерными словами его покрыл всяко, и сказал: «Ты же подал через тех беглецов весть русским, что мы здесь на море…» – и затопал ногами и палтус от него не взял. Брань генералову мы с Данилкой слышали, тот Данилка свейский язык, худо ли хорошо ли, знает, где брань, где доброе слово понять может.

– Еще чего слышали с Даниилом тем от шведского генерала?

– Меня он не выспрашивал, а с Данилкой разговор имел строгий. Вынул генерал оголенную саблю, да так с саблей в руке и стал допрашивать Данилу Вахрамеева. Со страху, не потерять чтобы головы, Данилка генералу ответ держал на все расспросы, что он, Данилка, Кемского уезду Пудожемской волости, и что рыбачит-промышляет, и неких свейских людей поименно знает: Полонестера из Кариберы да ихнего протопопа. Тогда генерал саблю в ножны спрятал и стал спрашивать Данилку, сколь верст от Кеми до свейского рубежа, далеко ли устье кемское от городка Кемского. Да где самое ближнее расстояние от Соловецких островов до берега…

– Правильно ли отвечал тот Данилка или ложно генералу? – спросил, хмурясь, архиепископ.

– Ответы его генерал сверял с картой. И был Данилкой доволен.

– Дурак! Негодный человек тот, кто врагу правду открывает. Неприятеля должно заблуждать, сбивать с толку… Что же дальше? – поворчав, спросил Афанасий. – Припоминай, чадо, припоминай.

– Генерал отвалил Данилке табаку, вина дал выпить три малых посудинки и по-свейски спросил: «Хочешь, русак, на Русь?» Данилка благодарно повергся ему в ноги.

– Каковы те корабли шведские, на коих тебе быть довелось?

– По моему разумению, яхты на ходу скорые, а большие, те ходом потише будут. На большом генеральском корабле пушек много, на верхних полубаках сплошь кругом всего корабля. А на яхте, на которую нас полонили, пушек с двадцать… Людей на большом корабле человек с два ста будет. Люди не ровные: и худородные и матерые есть. Одеты в суконную одежду, в зеленую и лазоревую, в рукавицах…

– И то добро, что вас, ротозеев, в Швецию не увезли и не загубили.

– Вашими молитвами, владыко, не загубили. А сказали нам ложно, что ихние другие корабли торговые, и выпроводили всех нас к берегу, к наволоку, что повыше Старцевой горы, и пошли мы на двух остатних судах к Терскому берегу с вестью к жителям, чтоб они шведов остерегались. Да многие не убереглись. На обратном ходе от Архангельска стали пакостить шведы, пожгли Куйское Усолье, Пялицу спалили. Корельского монастыря ладью сожгли и человек сорок в полон забрали. Про их судьбу не слышал…

– Ладно, ступай с богом, пробирайся в свой Кемский городок. Поди-ка, родные о тебе молятся, то ли за здравие, то ли за упокой, порадуй их, – сказал архиепископ, поднимаясь с кресла и опираясь на длинный архиерейский посох.

– Не спешу, владыко, я в Соломбале к одному рыбаку нанялся на зимний подледный лов: шесть рыбин ему, седьмая мне. Бог милует – добыча будет…

В ту осень и зиму усиленно продолжалось строительство Новодвинской крепости. Не прерывались работы и на Соломбальской верфи. Строились новые корабли в Вавчуге у братьев Бажениных. Были восстановлены фрегат и яхта, отбитые у шведов.